Но эти буквы были свободными и живыми – они вовсе не были одинаковыми. Я представила писца, который рисовал их, делая каждую уникальной.
Я сказала об этом Питеру и указала на змею, обвившую заглавную букву «Р».
– Хорошее наблюдение, – похвалил он. – У каждого писца был индивидуальный стиль. Некоторые из них писали на полях, комментировали погоду например. Встречаются там даже стихи.
Он рассказал, как посещал одно аббатство в Австрии и изучал там древний романский манускрипт, в котором было стихотворение на древнеирландском. Один монах в девятом веке написал про своего кота, которого звали Pangur Bán.
– Кот ловит мышей так же, как монах ловит слова, – сказал Питер.
Он поднял руку, схватил воображаемую мышь, а затем сжал ее в кулаке. Движения его были столь быстрыми и внезапными, что я невольно вскрикнула.
– Я не хотел вас напугать, – извинился он.
Я успокаивающе похлопала его по руке.
– Все в порядке, – сказала я, но была готова поклясться, что он, опустив глаза, смотрел на мою руку, и мне не хотелось убирать свои пальцы.
Но я отняла ладонь. У Питера была мускулистая рука.
– А другой монах нарисовал собаку, – выдохнул он.
– Что?
Я думала о том, какой он, должно быть, сильный, несмотря на свою стройность.
– В вашем манускрипте о Келли есть очень реалистичный набросок собаки с длинным хвостом.
– Где? – откликнулась я и так низко наклонилась над листом пергамента, что коснулась Питера плечом.
– Не здесь, – ответил он. – «Книга Уи-Майне, Книга О’Келли» находится в Королевской ирландской библиотеке в Дублине. Однажды мне было разрешено изучить ее.
– Однажды?! Господи, а я-то думала, что вы хотели бы основательно покорпеть над нею.
– Конечно, хотел бы. Но я не член библиотеки – ничего не попишешь.
– А почему вы не член?
– Стоит это слишком дорого, да они и не приветствуют у себя католиков.
– Что? Кто это «они»?
– Администрация. Возглавляемая лордом… Не помню, как там его.
– Но это возмутительно! Это же книга Келли!
– Ситуация со всеми древними манускриптами такая же. Изумительная «Книга Келлов», например, одно из величайших в мире произведений искусства, а мне удалось увидеть всего одну ее страницу.
– Но, Питер, разве не католические монахи переписывали все эти чертовы штуки?
Теперь я еще и обидела его своими словами. Но он лишь покачал головой, а потом кивнул:
– Да, это сделали они.
– Так в чем же дело?
– Большинство великих книг Ирландии были повреждены. Солдаты Кромвеля вытирали их страницами свои сапоги. Сохраняя некоторые из них, монахи и семьи вроде вашей рисковали своими жизнями. Другие были украдены, однако воры эти, по крайней мере, оказались достаточно разумными, чтобы продать их таким заведениям, как Британский музей или Королевская Ирландская академия, хотя там их по-прежнему прячут от людей.
– А я удивляюсь, почему по поводу этого не возмущались на пикниках «Клан на Гаэль»
[70]. Ни разу не слыхала, чтобы дедушка Патрик говорил что-то об украденных манускриптах, хотя о злодеяниях англичан он знал практически все.
– Если учесть, что Кромвель вырезал в Ирландии до трехсот тысяч людей, плюс миллион умерли во времена Великого голода, то кража манускриптов уже не покажется чем-то таким уж вопиющим, – заметил Питер.
– Но вы же так не думаете, – возразила я.
Он перевел дыхание.
– Я – нет. Они пытались стереть нашу индивидуальность, растоптать нашу сущность. – Он вдруг грохнул кулаком по столу. – Но они жестоко просчитались, и, возможно, как раз эти рукописи помогут нам победить их.
– Правильно, – подхватила я. – Нужно изменить взгляд нас самих, ирландцев, на то, кто мы такие. Смотрите, уже одно только знакомство с Маэвой заставило меня по-другому подумать о себе. И…
Но Питер прервал меня:
– У этой страницы есть более конкретная роль. Наше дело требует денег. В настоящее время как раз на рассмотрение в парламент выдвинут новый билль о гомруле. И на этот раз у нас достаточно голосов, чтобы принять его. Но протестантские юнионисты в Белфасте давят на британское правительство, чтобы помешать этому. Член парламента по имени Эдвард Карсон собрал пятьсот тысяч подписей юнионистов под петицией, в которой говорится, что они будут препятствовать принятию гомруля всеми возможными способами. Ольстерские волонтеры заявили, что готовы взяться за оружие, лишь бы не допустить гомруля. А у них-то деньги на оружие есть.
Об этом же в самый первый день в Пантеоне говорил и Джеймс Маккарти.
– Боже мой, – ахнула я. – Жители Ирландии против жителей Ольстера!
– А ведь этот Карсон, он даже не с севера. Он родился и воспитывался в Дублине, а место в парламенте получил от Тринити-колледжа. Хуже того, родственники его матери – из графства Голуэй, – сказал Питер. – И Карсон проводит там каждое лето. С этими семьями из Больших домов вообще забавная история. Некоторые ближе знакомятся с деревенскими жителями и становятся националистами. Кузен Карсона Эдвард Мартин, живущий неподалеку от нас, борется за наше дело. Но другие…
Я начала понимать, как причудливо в Ирландии переплетены родственные связи. Впрочем, похожая ситуация сложилась и у нас, в Бриджпорте, где любой разговор начинался с того, чья кузина вышла за чьего кузена или чьи друзья детства переженились между собой.
– Если бы англичане знали, что мы тоже способны на вооруженное противодействие им, это заставило бы их подумать дважды, – пояснил Питер. – Ольстерские волонтеры покупают винтовки в Германии, где производится лучшее оружие. А немецкие университеты очень хотят покупать кельтские манускрипты.
Он рассказал, что профессоры из Германии уже много лет приезжают в Ирландию, чтобы изучать ирландский язык и переводить наши рукописи, стыдя британцев своей высокой оценкой нашего исторического наследия.
– Так что, вы даете мне свое разрешение? – с жаром спросил он.
– На что?
– Нет, определенно чувствуется рука Провидения в том, что представитель клана Келли появляется в тот самый момент, когда я обнаруживаю фрагмент, способный стать настоящим оружием. Но…
– Погодите-ка, – остановила его я. – Так вы спрашиваете, можно ли вам это продать?
Я прикоснулась к страничке, и он кивнул.
– А отец ректор даст свое согласие?
– Отец Кевин считает, что тому знать об этом вообще не обязательно, – ответил Питер.