– А как же остальные? – указала я на студентов, которые тоже зашли во внутренний двор.
– Все это студенты Сорбонны. Кто-то получает стипендии от правительства, у кого-то есть родители с деньгами, которые могут позволить себе послать их учиться за границу. Между Францией и Ирландией существуют давние прочные связи. Вы знакомы с ирландской историей, мадам Келли?
– Не так хорошо, как должна была бы.
В Париже сотни лет существует ирландский колледж? Я и представить такого не могла. Это уже не старушка Ирландия – скорбящая седоволосая мать. Так кто же были эти люди? Я улыбнулась и добавила:
– Во-первых, мадемуазель. А во-вторых, я бы хотела знать больше.
– Понял, – сказал профессор. – Тогда позвольте просто заметить, что в самые тяжелые для Ирландии времена в местах вроде этого можно было найти убежище. Сам король Джеймс вместе со своими последователями и ирландскими священниками получил приют в колледже Ломбардии. И многие офицеры Ирландской бригады… – Он осекся. – Простите. Вам это ничего не говорит.
– Faugh a Ballagh. «С дороги!» и «Помните Фонтенуа».
– Поразительно, – воскликнул он. – Вы знаете об ирландцах, которые сражались на стороне французов и нанесли поражение англичанам в битве при Фонтенуа!
– Я знаю об Ирландской бригаде, которую в Чикаго организовал Джеймс Маллигэн, чтобы сражаться за Союз. Я не могла забыть их боевой клич. Мои отец и дядюшки служили либо в бригаде, либо в Ирландском легионе.
– Это здорово, – сказал он.
– Да, но, знаете, по другую сторону тоже воевали ирландцы. Например, моя кузина вышла замуж за одного из солдат Десятого Теннессийского полка «Мятежные сыны Эрина». – Я остановилась. – Наверное, это ни о чем вам не говорит.
– Продолжайте, прошу вас. Но сперва наш чай.
Мы зашли в гостиную. Небольшой камин, много деревянных стульев. Молодая студентка принесла поднос с кружками чая. Кружки были глиняными, это не тонкая фарфоровая посуда, которую предлагают даже в отеле Жанны д’Арк. Выпечки тоже не было – просто толстые куски черного хлеба с маслом и джемом. Очень питательно – бабушка Онора и мама давали нам такое после школы.
И все на английском! Я и не осознавала, как истосковалась по беседам на родном языке. Как замечательно не задумываться о значении слов, которые не нужно переводить, и просто расслабиться, свободно вставляя их в свою речь. Вот так я могла сидеть с мамой и ее подругами вокруг очага в бакалейном магазине Пайпера, слушать, как они обмениваются какими-то историями, неторопливо судачат о том, кто нашел работу, кто ждет ребенка, а кто готовится умирать. Тогда я не воспринимала всерьез эту болтовню, но сейчас она казалась мне такой милой.
Я познакомилась с Антуанеттой из Дублина и Шейлой из Лимерика. Профессор Кили выступал в роли ведущего, подключая к разговору тихих и отмалчивающихся.
– Мэй, как идет твой перевод? – обратился он к одной из девушек, а потом повернулся ко мне. – Мисс Келли, познакомьтесь: это Мэй Квинливан из местечка Каррикмор – Большой Камень – в графстве Тирон. Она переводит на ирландский Les Misérables – «Отверженные» Виктора Гюго.
– Не весь роман, – поправила его Мэй. – Только некоторые фрагменты.
– Ну, а я живу рядом с домом, где когда-то жил Гюго, – сказала я. – Сейчас там музей. Вы могли бы туда сходить, чтобы получить немного вдохновения, постояв у него в кабинете. Приходите, а потом мы попьем у меня чая.
Слова эти сами собой сорвались с моего языка. Я еще никого к себе не приглашала.
Мэй явно колебалась, но сказала:
– Спасибо. Было бы неплохо.
– Профессор, вам я тоже буду очень рада, – добавила я.
– Благодарю вас, – ответил он.
И преследующие меня ищейки преисподней исчезли – до поры до времени.
* * *
Они таки пришли. Мэй, Джеймс и профессор Кили, который просил, чтобы я называла его просто Питер. О Гюго он знал больше, чем смотрительница музея.
– Он был очень взыскательным, – рассказывал профессор Кили. – Всю свою мебель спроектировал и вырезал сам. Представьте только!
Его поразило, что кто-то мог так хорошо позаботиться об обстановке, в которой жил писатель.
Питер не решался подняться ко мне на чай. Стеснялся. Джеймс Маккарти шепнул мне:
– Пригласите профессора снова.
Я пригласила – еще дважды. Наконец он согласился пойти с нами.
– Видите ли, – пояснил Джеймс, – ирландцев нужно приглашать несколько раз. Законы учтивости.
– У вас одна комната? – спросил профессор Кили, входя вслед за студентами в мою квартиру.
Я очень пожалела, что моя кровать не была спрятана в нишу. Это казалось не очень-то приличным. Но Джеймс Маккарти сразу направился к камину, где на маленьком столике их ждало угощение. Я подготовилась: потратила двухнедельные чаевые на выпечку и новые чашки с блюдцами. И все же немного беспокоилась из-за чая.
– Я смогла найти только «Липтон», – оправдывалась я, разливая чай из нового чайника.
– Мы принесем вам «Баррис Голд Бленд», – пообещал Питер.
– Любимый чай моей бабушки, – вздохнула я.
Он улыбнулся. Теперь уже расслабленно. Мне это показалось добрым знаком.
– Молоко? Сахар? – предложила я ему.
Я щедро насыпала сахара в его чашку и так же щедро налила молока – чай полился на блюдце и пролился на стол.
– Простите, – шепнула я и, поставив кувшинчик с молоком, стала растерянно оглядываться в поисках тряпки.
Будь здесь Тим Макшейн, он непременно наорал бы на меня: «До чего же ты неуклюжа!» или что-то в этом роде. Даже мой брат Майкл, вероятно, недовольно заворчал бы. Но Питер тут же сказал:
– Не беспокойтесь, – и вытер чай своим носовым платком.
Мы засмеялись.
– Эй, я тоже хочу молока и сахара, – заявил Джеймс Маккарти.
– О, конечно, – сказала я и передала ему кувшинчик.
Я заметила, как Джеймс посмотрел сначала на Мэй, а потом на нас с Питером.
– А какое из произведений Гюго вам больше всего по душе? – спросил у меня Питер.
– «Собор Парижской Богоматери», – ответила я. – Хотя Les Misérables тоже очень здорово написан.
Главное – быстро усвоить названия. Я научилась этому на уроках английской литературы у сестры Вероники. Конечно, я читала книги, которые нам задавали. Ну, почти читала. То есть открывала самый конец, чтобы узнать, чем все закончилось. Очень многие там умирали, почти как в притчах старой Ирландии. Но Гюго – знаменитость, к тому же жил в моем квартале, поэтому я сказала:
– Великий писатель.
– Интересно, как это ему удалось: начинать ярым католическим роялистом, а закончить антиклерикальным республиканцем? – удивился Питер.