Снова треск разрядов. Потом:
– Я слышу выстрелы.
В голосе диктора уже не было прежней отрешенности.
– Боже мой, – прошептала Мэй. – Они стреляют друг в друга.
– Они не могут, – сказала я. – Не могут этого делать. Господи Иисусе, в Четырех Судах может быть Питер!
Я думала про Майкла Коллинза, с которым тогда познакомилась. Добродушный парень, разительно отличающийся от упрямого заносчивого де Валера. Коллинз не был похож на человека, который стал бы так рваться произвести впечатление на отца, которого никогда не знал. Так почему же он не смог найти способа достичь компромисса?
– Это ужасно! – Мэй была в отчаянии. – Один из моих братьев находится в здании Четырех Судов, а второй – на другой стороне и стреляет в него. – Она заплакала. – Они заставили Мика сделать это, – причитала Мэй. – Британцы заставили. Но почему он их послушал? Ведь они хотят, чтобы мы уничтожили друг друга.
Я вспомнила песню, которую пела бабушка Онора. «Siúil, siúil, siúil, á rún». В ней женщина просит мужчину, которого любит, чтобы он вернулся домой живым и здоровым. Ради нее. Но разве ирландские женщины по обе стороны баррикад сейчас молятся не об одном и том же? «Приди, приди, приди, любовь моя, приди домой, ко мне, невредимым».
Теперь уже и мы слышали залпы пушек. Эти же звуки уничтожили Белло Вуд. Они долетали к нам из Дублина. А я вспомнила груды камней на руинах, которые оставила после себя британская морская артиллерия. И вот теперь снова.
– Вечно одно и то же с этими мужчинами, – сказала я. – Все их не устраивает. Ну почему нельзя руководствоваться девизом «лучшее – враг хорошего»? Коллинз сказал: «Если мы и не получим свободу, у нас, по крайней мере, будут условия для достижения свободы». Так почему не работать над этим вместе?
– И кланяться королю Георгу, как того хотят от нас англичане? Нет, Нора. Слишком много людей погибло, согласившись на полумеры, – решительно сказала Мэй. – Теперь я понимаю. Коллинз неправ. Мы должны сражаться.
Слишком много людей погибло? Значит, теперь должны гибнуть еще?
Глава 29
Декабрь, 1922
Париж – город вдов войны. Нет никаких причин, чтобы эта доля миновала меня. И все же я убедила себя, что Питер выжил. «Человек, который так любит Ирландию, не может быть убит другим ирландцем», – подумала я. А потом, в августе, бойцы ИРА убили Майкла Коллинза. Он попал в засаду в Корке, когда с небольшой охраной следовал на секретную встречу с лидером республиканцев, чтобы попробовать договориться о перемирии. «Они не убьют меня в моем собственном графстве», – сказал он. А они убили.
Ему был всего тридцать один – на добрую дюжину лет младше меня. Я почти слышала слова его брата Пата: «Если бы только Мик приехал ко мне в Чикаго. Работал бы в банке. Был бы сейчас женат, жил бы со своей семьей в Саутсайде…» Если бы…
Правительство Свободного Государства в долгу не осталось. В ноябре они казнили Лиама Мэллоуза и еще троих республиканцев. Затем арестовали Эрскина Чайлдерса – за нарушение запрета на ношение оружия: при нем обнаружили пистолет, который собственноручно подарил ему Майкл Коллинз. Его судили, осудили и расстреляли. Как сможет Молли Чайлдерс перенести столь бессмысленную потерю?
* * *
– Нора, Нора. Это я, Сирил, откройте, – услышала я.
Была почти полночь. Холодно. На куртке Сирила виднелись снежинки. Скоро Рождество. Я думала про Питера. Про нашу с ним прогулку в канун Рождества сто лет назад.
– Я думала, вы в Ирландии, – сказала я Сирилу.
– Я был там.
– Питера видели? – сразу спросила я.
– Видел.
– Как он там?
Сирил молчал.
– Что-то вы чересчур серьезны, Сирил, – заметила я и вдруг все поняла. – Нет, нет, только не Питер. Пожалуйста, только не Питер. Пожалуйста, пожалуйста… – причитала я.
Сирил обнял меня за плечо и подвел к кушетке напротив камина. Угли еще отсвечивали красным, но тепла уже не давали. Он усадил меня.
– Он погиб?
– Да, – кивнул Сирил. – Я сочувствую вашему горю, Нора.
– Как это произошло?
– Его застрелил молодой парень в военном тренировочном лагере. Бывший студент профессора, которого вы, возможно, знали. Фамилия его Маккарти. Такой рыжеволосый парнишка из Корка.
– Джеймс Маккарти?
Сирил кивнул.
Студент, который первым заметил меня в тот памятный день. Который задавал столько вопросов.
– Но он ведь республиканец, – сказала я.
– Все мы были когда-то республиканцами, – ответил Сирил. – Но главное – Маккарти из Корка. Его семья была соседями Коллинзов. У всех этих мальчишек немного посрывало крышу после того, как убили Мика. А затем эта же участь постигла Гриффита. И не стало кому сдерживать народ. Начались казни. ИРА окончательно распоясалась – сожгли дома сенаторов Свободного Государства. А этот Маккарти услышал где-то про лагерь. Он поехал в Карну. Начал расспрашивать там. Рассказал народу, что учился у профессора в Париже и хочет закончить обучение. Типа намекнул, что хочет к ним присоединиться. Его допрашивал Джон О’Коннор, но у этого Маккарти наготове была куча всяких историй про Ирландский колледж – он даже вас, Нора упомянул. И это окончательно убедило О’Коннора.
– Так он использовал меня? – в ужасе переспросила я.
– Именно, – кивнул Сирил. – Его привели в лагерь. Это система пещер. Найти их трудно. Через несколько недель Маккарти послали вниз за провизией. А он сразу направился в казармы армии Свободного Государства в Голуэе. Они атаковали лагерь. Сначала хотели только арестовать профессора, но кто-то поднял стрельбу. Даже непонятно, с какой стороны. А профессор…
Сирил остановился.
– Но вы уверены, что он мертв? – настаивала я. – В таком бою должна была иметь место большая неразбериха. Может быть, ему удалось скрыться. Может, он арестован. Может…
– Ах, Нора. Я видел, как он умер…
– Нет, нет… – прошептала я.
– Потому что я вошел туда с армией, Нора.
От неожиданности я даже встала.
– Вы – что?
– Эти убийства нужно как-то останавливать, Нора. Дев никогда не сдастся. Питер Кили не должен был умереть. Никто не должен был. Но правительство Ирландии нельзя уничтожать.
– Уходите, – прервала его я. – Немедленно. Убирайтесь отсюда. Не могу вас больше слышать.
Я вытолкала его за дверь.
Из тумбочки рядом с кроватью я достала фотографию Питера.
– Питер, я почти не знала тебя, – обратилась я к нему.
Мы так мало пробыли вместе. Всего-то горстка дней, растянутых на много лет.