Ирландское сердце - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Пэт Келли cтр.№ 104

Он пожал плечами.

– Так что я свой выбор сделал. К тому же я в семинарии. Я приобщился к другому миру, миру книг и великих мыслителей. Я скучал по своим занятиям, когда меня направили в приход, хотя, как я уже говорил вам, любил общаться с людьми. Однако конец этому положили мои постоянные стычки с приходским священником. Впрочем, вероятно, это и к лучшему. Мне всегда нравилось ирландское слово léann. В нем чувствуется какой-то мистический заряд. Вообще, léann означает «учиться», но убери окончание, добавь «nàn», и будет уже leannàn – «любимый», или «любовник». Этот же корень есть в ирландских аналогах слов «преданность» и «целостность».

Отец Кевин иногда мог удивительным образом уводить разговор в сторону, скрывая то, что, как мне казалось, я уже услышала от него. Поэтому я прервала его в очередной раз:

– Погодите – так вы все-таки жалеете, что не женаты и не имеете детей? И не хотите, чтобы мы с Питером упустили свой шанс? – напрямик спросила я.

Отец Кевин отклонился назад.

– Ну, это вы немного в лоб, как говорится. Я бы добавил к этим словам некоторые нюансы, но, думаю, что я в принципе хотел бы этого для вас.

– Ради бога, отец Кевин, ну почему вы не можете просто сказать «да»?

Он засмеялся.

– В ирландском языке нет отдельного слова для «да» или «нет». Их значения слишком уж противоположны для нас, и я полагаю, что нас направляет провидение, которое знает, как будет лучше. Так что мой путь…

– Вот как? Ну, а я американка, и у себя мы считаем, что провидение нуждается в руке помощи.

Молила я только об одном: Господи, пусть Питер просто окажется здесь, а обо всем остальном я позабочусь сама.

В те безумные последние дни августа я наблюдала, как из города бегут все остававшиеся здесь парижане, которые могли позволить себе уехать куда-то подальше, в горы или на побережье. По Рю де Риволи катили на своих «Рено», загруженных домочадцами и чемоданами, отцы буржуазных семейств, а шоферы шикарных лимузинов с затененными окнами обгоняли конные повозки, забитые детьми и домашними пожитками. Мадам Симон осталась.

– Французская армия встанет на нашу защиту, – сказала она. – Они не пустят бошей в Париж.

Но когда в последний день августа кто-то громко постучал ко мне в дверь после полуночи, я была уверена, что это мадам Симон. У нее были какие-то новости. И нам пора было удирать. Поэтому я не озаботилась тем, чтобы надеть халат, и побежала открывать прямо в легкой ночной сорочке, которая была на мне в ту жаркую ночь. Я отперла замок и повернула тяжелую бронзовую ручку. Дверь открылась.

На пороге стоял Питер Кили. Воротничок его был расстегнут, волосы засалены, на щеках щетина. Пиджак распахнулся, а рубашка выбилась из брюк.

– Что за вид, – сказала я.

– Согласен, это ужасно, – кивнул он. – А еще… боюсь, я ранен.

– Боже правый, входите же. Что случилось?

– Немцы сожгли библиотеку, Нора. Триста тысяч книг и манускриптов были брошены в костер. Я пытался остановить их. Знания, копившиеся тысячу лет, были уничтожены за одну ночь. Без каких-либо оснований с военной точки зрения. Просто чтобы продемонстрировать силу. Силу зла.

Я раскрыла объятья, Питер шагнул вперед, и мы прижались друг к другу. Неподвижная сцена, венчающая этот ночной кошмар, – два человека, пытающиеся защитить друг друга. С единственным нюансом: я была практически голая, если не считать тонкого шелка моей сорочки, отделяющего меня от него. Мне бы отодвинуться, но вместо этого я лишь крепче прижалась к нему и начала гладить его по спине. Я подняла голову. Глаза его были закрыты, и я чувствовала каждый его вздох.

– Питер, – прошептала я. – Питер, все хорошо. Вы здесь. Вы спасены. Все в порядке.

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

– Я здесь? Даже не верится. – Он отступил. – Странно, все время в Левене и по дороге, когда солдаты избивали меня, я представлял себя с вами. И вот теперь я тут. – Он коснулся моего плеча. – Ох, Нора, простите меня.

– Не нужно извиняться. Я рада, что вы пришли.

Но он показал вниз, и я увидела, что он испачкал кровью мою сорочку. Питер шагнул к стулу, но я взяла его за руку и повела к кровати. Он тяжело упал на нее.

– Я не спал несколько дней, – тихо сказал он и попытался сесть. – Не хочу пачкать вам белье своей кровью.

– Ох, ради бога, – успокоила его я. – Дайте-ка я посмотрю.

Я расстегнула его рубашку. Грудь его была забинтована марлевой повязкой, но кровь сочилась сквозь нее.

– Сейчас мы это заменим, – сказала я, поражаясь сама себе.

Господи, ну что мне известно о ранах? Я аккуратно размотала окровавленные бинты.

– Клинок не проткнул мне грудь, – пояснил Питер, – а просто порезал. Рана, думаю, уже начала бы заживать, если бы…

– Тс-с-с-с, – остановила я его.

Мама говорила, что вода и мыло никогда не сделают хуже. Помню, как она лечила моих братьев после того, как их банда Хикори подралась с парнями из Канаривиля. Поэтому я взяла свое розовое глицериновое мыло, горячую воду, тряпку и начала промокать порезы на его груди. Питер расслабился и взял меня за руку.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось прижать его ладонь к своему сердцу. Но он отпустил меня и снова закрыл глаза.

– Мне нужно одеться, – вспомнила я.

Через пару минут я, уже в платье и затянутая в корсет, забинтовывала ему грудь полосками ткани, оторванными от скатерти со стола.

– Вам нужно поспать, – сказала я ему.

Питер кивнул.

– Но можно мне сперва чашку чая?

– О да, конечно. Простите.

Разумеется, ему хотелось чая и, наверное, поесть.

– Вы голодны?

Он улыбнулся.

– Уже несколько дней.

Слава богу, дома у меня было полбагета, кусок сыра и несколько яблок. Я приготовила Питеру чай, себе – кофе и отнесла ему поднос. Глаза Питера были закрыты, и казалось, что он уже спит. Но нет, он сел, взял чашку и отхлебнул из нее.

– С молоком и одной ложечкой сахара, – сказала я. – Все как вы любите.

Он улыбнулся.

– Я рисовал себе картину, как мы с вами ужинаем здесь. Помните тот вечер в канун Рождества, когда я провожал вас домой?

– Помню.

– Я тогда стоял внизу и ждал, когда у вас загорится свет, чтобы узнать, какие из этих окон ваши. И жалел, что у меня не хватило смелости подняться вместе с вами. Я боялся, что это шокирует вас, что вы обидитесь. Как уважающая себя женщина.

– Если бы вы только знали… – тихо выдохнула я, но он, похоже, не слышал. Унесся куда-то со своими феями, как сказала бы бабушка Онора.

– Поешьте, Питер, – сказала я, протягивая ему хлеб с сыром, и он послушно начал есть.