Варварские нашествия на Западную Европу. Волна вторая - читать онлайн книгу. Автор: Люсьен Мюссе cтр.№ 31

Страница

В итоге сарацины остались хозяевами Тирренского моря и его берегов. Побережья были театром постоянной охоты на рабов, которая способствовала запустению прибрежных регионов, особенно на Корсике и Сардинии — начиная с 813 г. испанские мавры вывезли более 500 корсиканцев. Роль юга Франции и Южной Италии в жизни латинского христианства уменьшилась по сравнению с северными регионами. Однако по своему масштабу это явление превосходит рамки, о которых мы только что рассказывали: его можно понять только в общем контексте экономической истории.

Империя Карла Великого, как и уже не похожее на нее государство Людовика Благочестивого, ориентировалась на экспансию и была плохо подготовлена к обороне. Будучи превосходным орудием битвы, франкская кавалерия тем не менее была пригодна лишь в то время года, когда в изобилии был корм, и на короткий срок, поскольку средств государства на ее содержание не хватало. Ее мобилизация требовала много времени и сил, и, чтобы приступить к ней, необходимо было заранее назначить пункт сбора. Австразийская аристократия, связавшая свою участь с судьбой династии, могла удовлетворить свои притязания, только присовокупляя к своим вотчинам и бенефициям на исконно франкских землях должности и доходы от недавно завоеванных областей на периферии. В этой политике принимала участие даже Церковь; монастыри Галлии приобретали угодья по ту сторону Рейна и Альп, и некоторым епархиям тогдашней Франции оказались подчинены саксонские области, в которых велась евангельская проповедь. Прекращение экспансии, начиная со времен Людовика Благочестивого, вызвало разочарование, и наступательная энергия правящих классов не могла не вылиться во внутренние раздоры. Что же касается перехода к обороне, то здесь выявились очень серьезные недостатки.

В течение почти века франкское государство стремилось достичь нравственного объединения Запада. В конце концов оно справилось с неискоренимым партикуляризмом, унаследованным от Меровингов72. Нейстрия, Австразия и Бургундия снова обрели ощущение единства. Удалось до некоторой степени укротить даже Аквитанию и Прованс. Колонии королевских вассалов были на полпути к подчинению древнего лангобардского королевства. Зарейнская Германия, которой предшествующая династия пренебрегала, приобрела, несмотря на множество завистников, совершенно равный с древней Австразией статус. С помощью Церкви и ученых — это было одно и то же — древнее национальное чувство франков мало-помалу вытеснялось идеологией «populus christianus» (христианского народа). Сверх того, корона ухитрилась предотвратить появление слишком уж прочной связи «Reichsaristokratie» (имперской аристократии), фундамента Империи, с каким-либо клочком земли. Известна история одного графского рода, который судьба играючи забросила из родной Австразии в самую западную часть Нейстрии, а оттуда в Италию. Можно было бы даже задаться вопросом, не слишком ли далеко зашли в этом направлении правители и вдохновлявшие их церковные советники. Благоразумно ли было в обществе, где сохранялись глубокие юридические разногласия, где единый язык существовал только для духовенства, где сообщение оставалось очень замедленным (и где им не занималась никакая государственная служба), полностью опираться на крайне узкую социальную прослойку — графов, епископов и аббатов крупных монастырей — которые одни были в состоянии постичь новую идеологию и извлечь из нее выгоду? Если бы эта прослойка вдруг ослабела, или сочла себя обманутой, могло ли это не привести к краху?

Короче говоря, до тех пор пока имело место продвижение вперед, у имперской власти оставались шансы на результативность. Однако она оказалась абсолютно не готова без труда давать отпор при встрече с серьезными невзгодами или неожиданными опасностями. У нее не было ни постоянной армии, ни флота, ни прочных фортификаций (имевшиеся, исключительно в городах, возникли еще в эпоху Поздней Римской империи, и их уже начали разбирать (ср. стр. 233). Фактически более полугода сердце империи оставалось незащищенным: отсюда и катастрофы, причиной которых стали викинги, когда они начали зимовать на Западе), ни финансов, достойных этого названия, ни даже, вероятно, подлинной поддержки со стороны народа. Ничто не убедит нас в том, что несколько сот семейств, пользовавшихся благами режима, были в состоянии расположить к себе общество, по крайней мере пока они не имели вотчин, чтобы распределять их между своими самыми преданными друзьями. Несомненно, почти до 840 г. ее верхушка была вполне способна реагировать на встававшие перед ней новые задачи. Но позднее эта способность к обновлению быстро угасла: в раздробленной империи правящий класс, целиком погрязший во внутренних конфликтах, утратил возможность предупреждать крупные внешнеполитические проблемы (все взрослые мужчины — подданные короля — должны были приносить присягу на верность, но чего она стоила, если примеры самой возмутительной неверности при Людовике Благочестивом подавала знать, слой, наиболее тесно связанный с властелином?).

Духовное единство каролингского Запада, далекое от того, чтобы в испытаниях стать крепче, рассыпалось. Оно серьезно опорочило себя еще задолго до того, как была осознана серьезность внешних угроз. Но даже перед лицом опасности единство не было восстановлено. Редкие случаи сопротивления захватчикам со стороны знати содействовали, главным образом, усилению растущих притязаний некаролингских родов: отпор норманнам, оказанный Робертом Сильным, сыграл на руку Капетингам73, из действий Ричарда Заступника — «regni maximus defensor» (главного защитника королевства) — извлек выгоду его брат, король Бургундии Бозон, а победы над венграми в X в. придали законность власти Оттонов.

Процесс распада государства Карла Великого лишь ускорился из-за того, что в разных регионах империи приходилось бороться с разными врагами. Успокоившись по поводу политики Дании на общей границе, «Francia orientalis» (Восточно-Франкское государство) почти потеряло интерес к норманнской агрессии. «Francia occidentalism» (Западно-Франкское королевство) практически не знало тревог, связанных со славянами и венграми, и после 848 г. уже не направляла своих сил на восточные рубежи. Что касается Италии, то ее внимание было приковано исключительно к собственным трудностям — сарацинам, а потом венграм. Карл Великий регулярно использовал для решения задач, которые он считал жизненно важными, войска со всех концов своей империи; при этом бургундцы сражались в Чехии, баварцы — в Испании, а фризы — в Паинонии. Но поступать таким образом стало невозможно, когда каждый почувствовал опасность у себя дома. Со стороны Карла Толстого75 было настоящим анахронизмом призвать итальянские войска бороться против норманнов на Маас.

Солидарность франкских государств перед лицом викингов иногда находила словесное выражение, например, в «Песне о Людвиге», немецкой поэме, прославляющей победу западного короля Людовика III над «огромной армией» викингов при Сокур-ан-Виме в 881 году. Однако фактические действия были чрезвычайно редки. Нам известно прежде всего о безрезультатности похода, который в 885 г. предпринял против норманнов, осадивших Париж, Карл Толстый. Тяготение к единству перед лицом опасности — которое выразилось в том, что Людовику III в 882 г. Предложили корону Лотарингии, а Карлу III в 885 г. — корону Западной Франкии — как известно, не увенчалось никакими длительными результатами. Удивительно, что в период династических споров X в., в разгар венгерских нашествий, «Francia orientalis» (Восточно-Франкское королевство) выказывала больше озабоченности событиями на Западе, чем тогда, когда над ним нависла опасность со стороны норманнов. Перед лицом сарацин из Фраксинета странам по одну и по другую сторону Альп потребовалось восемьдесят лет для того, чтобы достичь эфемерного единства.

Страница