Варварские нашествия на Западную Европу. Волна вторая - читать онлайн книгу. Автор: Люсьен Мюссе cтр.№ 19

Мы почти не можем представить себе интеллектуальную жизнь Скандинавии до середины эры викингов. Хотя руническая традиция появляется в III в., надписей, могущих быть использованными, становится по-настоящему много только после 950-го и, особенно, 1000 года. Древнейшие образцы поэзии относятся ко второй половине IX в., эпохе, когда жил отец всех скальдов Браги Древний, но только веком позже они появляются в изобилии. Эпиграфические тексты и поэмы предполагают наличие литературного прошлого, продолжительного и относительно изысканного, однако благоприятные условия для их расцвета создало именно движение викингов. Можно даже предположить, что чрезвычайная оригинальность поэм скальдов, не имеющая аналогов нигде в германском мире, сложная метрика, а также присущее им систематическое употребление кеннитов (стереотипных образов, основанных на мифологии) является результатом первых контактов с ирландскими придворными бардами. Скандинавское язычество представлено в различных обликах. Это культы государственные, известные по нескольким крупным сооружениям, вроде храма в Упсале, в них принимают участие правители и бытуют человеческие жертвоприношения; региональные и локальные, во главе которых стоит сельская аристократия; наконец, семейные, основой которых, вероятно, является жертвоприношение животных и общие возлияния. Пантеон включает незначительное количество великих божеств, популярность которых меняется в зависимости от времени и места. Наиболее популярными фигурами, единственными, чьи скульптурные изображения можно, хотя и изредка, обнаружить, являются Один, одноглазый бог войны и мудрости, Тор, бог грозы, который после IX в. выдвинулся на первое место, Фрейр, бог плодородия, его сестра и женское воплощение Фрейя; другие, например, Тюр, Ньорд и Улль, скорее всего, были забытыми богами, отстраненными от дел с успешным развитием новых культов. Другие известные божества, вроде Бальдра, бога юности, Локи, своеобразного бога зла, или Хеймдалля, который сторожит вход на небо, являются в большей степени объектами мифотворчества, нежели настоящего поклонения. Впрочем, в этом пантеоне и в обширном мире полубожественных существ (дисы, валькирии, тролли) каждый остается свободен осуществлять личный выбор и даже обращаться всякий раз к одному-единственному богу. Среди викингов попадались единицы, которые верили только «в самых себя и свою силу», однако представить себе подобное явление до этой эпохи обостренного индивидуализма почти невозможно.

Возможные соображения по поводу религиозной жизни на заре эры викингов зависят от того, какое избрать решение для одной необычайно сложной проблемы: в какой мере по поводу этого периода можно полагаться на тексты Эдды? Поэтическая Эдда(название Эдда, в собственном смысле, принадлежит одному прозаическому тексту, руководству по мифологии, составленному в Исландии около 1215 г. Снорри Стурлусоном42 и находившемуся в употреблении у скальдов; в широком смысле оно было применено к поэтическому сборнику, постоянным комментарием к которому, в некотором роде, и является вышеупомянутое руководство) представляет собой собрание мифологических и эпических поэм, переложенных в Исландии около 1270 г. и сохранившихся в единственной рукописи, «Королевском кодексе» (Codex regius), в Копенгагене. Лингвистическая и метрическая форма этих текстов показывает, что значительное их число было составлено в одни и те же времена, гораздо более древние, а затем передавалось из уст в уста в норвежской и исландской традициях. Но действительно ли их можно отнести к VIII веку? Может быть, это верно для меньшинства поэм; другие же, из числа наиболее важных, напротив, были составлены или по крайней мере видоизменены в эпоху викингов под влиянием контактов с кельтской средой и христианством. Следовательно, мудрее всего полагаться на факты, которые позволяют с уверенностью датировать археология и ономастика.

Долгое затишье VII в. предвещало взрыв. Продолжительный мир позволил восстановить человеческие ресурсы в некоторых районах, особенно в Норвегии. Торговые контакты подтолкнули скандинавов к развитию парусной навигации, которая во времена англосаксонской миграции, по-видимому, еще не была известна, и Запад сразу осознал ее ценность. Но самое главное — это проявление духа искательства и инициативы во всех сферах, идет ли речь о строительстве кораблей (обшивка со стыком внакрой, введение киля, использование рулевого весла), о навигационной астрономии или даже рунической письменности, которая пережила обновление и радикальную трансформацию. По-видимому, можно обнаружить и тенденцию к усилению религиозной самобытности Скандинавии, даже принятию ею агрессивной формы. Итак, около VIII в. статичная фаза сменилась динамичной: это и есть начало эры викингов.

Вопреки всяческим невероятным теориям, слово викинг, засвидетельствованное смежными формами в скандинавских языках, фризском и староанглийском, по-видимому, происходит от основы вик, «залив». Семантически возможно следующее объяснение: человек, живший на заливе, становился пиратом; во всяком случае, таков обычный смысл этого слова в Скандинавии, часто с уничижительным оттенком. Современные историки несколько вольно применяют его ко всем скандинавам, участвовавшим в далеких военных походах, но он не особенно подходит к государственным или колонизаторским операциям. В связи с восточными походами, скорее, сухопутными или речными, нежели морскими, следует предпочесть термин варяги (древнесканд. vaeringi, откуда русск. варяг), который этимологически означает торговцев, но быстро стал применяться к воинам — искателям приключений.

В течение VIII и IX вв. скандинавский динамизм проявлялся в очень разнообразных формах. С одной стороны, он был земледельческим и пастушеским, ненасытным в отношении представляющих ценность земель, которые можно было отыскать в самой Скандинавии или далеко за морями. Чаще всего он был агрессивным и индивидуалистическим, повсюду применялось насилие, из любви к наживе, но также и из любви к искусству, к преодолению трудностей и славным подвигам. Иногда, особенно позднее, он выливался в военные действия с политическими целями упреждения, наказания или завоевания, которые велись регулярными армиями на средства государя. Иногда, но менее часто, чем об этом говорят, он превращал скандинавов в купцов и искателей новых рынков. Это многообразие затрудняет всякое обобщение, сводит на нет всякую классификацию, делает иллюзорными всякие поиски универсальных причин, приложимых ко всем аспектам этого движения.

Другая трудность связана с неравноценностью источников. До 980 или 990 г. имеющиеся у нас документы исходят почти исключительно от жертв, впрочем, осведомленных тем хуже, что одной из важных составляющих тактики викингов всегда была внезапность.

Западные хроники предлагают точные временные рамки, но их мозаичность затуманивает общую картину.

Около XI в. к ним присоединяются кое-какие скандинавские свидетельства: рунические надписи, главным образом шведские, которые в лаконичных выражениях повествуют об отдельных авантюрах, и поэмы скальдов, сохранявшиеся в устной традиции, невразумительность которых зачастую приводит нас в замешательство. Позднее, в конце XII в., и в основном в XIII в., появляются достойные восхищения сказания в прозе, саги, ясные, прямые и убедительные, но слишком поздние, чтобы предложить нечто большее, чем литературное прочтение исторических событий (добавим и еще одну сложность: эти надписи принадлежат, главным образом, шведскому обществу, а поэмы скальдов и саги — норвежскому. Дания, столь энергичная, оказывается гораздо более обделенной в отношении источников; ее латинская литература берет начало слишком поздно, чтобы многое поведать о традициях, современных эре викингов; уже Свен Аггесен, около 1185 г. написавший свою Краткую историю королей Дании (79), переполнил ее фантастическими баснями по поводу правления Кнута Великого: он, оказывается, завоевал Германию и Италию, посетил Тур и Руан!). Придать некоторую связность этим разношерстным источникам можно только систематически обращаясь к археологии — очень совершенной в Скандинавии и еще более бесподобной в ее заморских угодьях — и к ономастическим наукам. Не следует недооценивать роль гипотезы, когда она дополняет картину, которую предстоит нарисовать.