Варварские нашествия на Европу. Германский натиск - читать онлайн книгу. Автор: Люсьен Мюссе cтр.№ 75

Сложнее всего понять, как именно происходил раздел. Варвары действительно получали треть или две трети земли и приступали к ее обработке своими руками или, возможно, привлекая рабов, которые входили в их долю? Или же по-настоящему распределялся только урожай? Варвары занимали часть хозяйского дома или строили себе отдельное жилище? Образовывали ли поля варваров единое целое внутри поместья? Представляется, что практические решения варьировались в общих рамках, очерченных faedus ^[356].

Право варвара-постояльца на свой надел лишь очень постепенно приобрело характер квазисобственности. Бургундское законодательство делало римлянина единственным законным представителем поместья в имущественных исках и оставляло римлянину возможность выкупить в случае отказа постояльца. По закону вестготов раздел и права постояльца становились незыблемыми только по прошествии 50 лет. Как истинный собственник, римлянин оставался, по крайней мере, у вестготов единственным плательщиком поземельного налога, взимавшегося только за ту часть, которой он продолжал пользоваться. В частности, в королевстве Теодориха закон рассматривал римлянина и его постояльца как совладельцев (consortes), связанных совместным пользованием (communio praediorum).

Кроме исключительных случаев (вроде вопроса о целине в бургундском законодательстве), в текстах всегда выступают только один римлянин и один варвар. Это позволяет думать, что у варваров-поселенцев существовал некий предводитель, отвечавший за своих людей. Можно предположить, что это способствовало установлению отношений более или менее выраженного господства между варварской optimates (знатью) и массой простых воинов, получавших от них право пользоваться землей. Таким образом, две аристократии — римская и варварская — оказались как будто на равной ноге ^[357].

О психологических условиях сосуществования нам мало что известно. Имел место случай, когда достичь согласия не удалось — речь идет об аланах Гоара, без сомнения поселенных Аэцием на Луаре в 442 г. Эти кочевники не смогли добиться взаимопонимания с галлами и с оружием в руках изгнали domini (хозяев) выделенных им земель. История вандалов, которые предпочли «гостеприимству» откровенную конфискацию, развивается в том же ключе. Раздел мог принести успех только в ситуации с уже сравнительно цивилизованными народами.

Главное преимущество «гостеприимства» заключалось в том, что варвары получали земли, необходимые для существования, без насилия; при этом вся тяжесть такого режима легла на тех, у кого были средства ^[358]. Варвары извлекли сиюминутную выгоду от регламентированной процедуры (так как, таким образом, вместе с землей они получали часть доходов от ее эксплуатации); но в далекой перспективе она принесла пользу римской цивилизации: новоприбывшие, расселившиеся небольшими группами, встраиваясь в римскую аграрную структуру, легче ассимилировались.

Можно задаться вопросом — не были ли самыми прочными оплотами германского мира более компактные колонии, обосновавшиеся на казенных землях, унаследованных от императорского патримония или конфискованных у бежавших хозяев. Но не станем преувеличивать значение договоров о «гостеприимстве». Они коснулись почти исключительно варварских государств первого поколения, зародившихся до конца V в. в средиземноморском бассейне. Однако наиболее долгосрочный симбиоз был достигнут как раз в государствах второго поколения, причем на севере меровингской Галлии.

Средиземное море обеспечивало римскому Западу сплоченность и единство. И отнюдь не по стратегическим или морским причинам: постоянные эскадры, базировавшиеся в Мисене и Равенне, исчезли еще при Северах. Дело было в основном в экономических мотивах. В государственной экономике Поздней Римской империи фундаментальную роль играли роды navicularii (привилегированных судовладельцев). Они тяготели к Италии, особенно к Риму, который не мог обойтись без ежегодных караванов судов, груженных пшеницей из Африки, Сицилии или Сардинии ^[359]. Таким образом, любые события, происходившие в средиземноморском мире, и особенно в его центральной части, больно били по Империи. С другой стороны, патримонии аристократии были разбросаны по всей средиземноморской области, точно так же, как чиновники администрации делали карьеру во всех уголках этого региона ^[360].

Зато варварскому Западу накануне исламских завоеваний чрезвычайно недоставало единства. Прекратили курсировать флоты, перевозившие годовые запасы продовольствия, а Рим перестал быть центром всеобщего притяжения. Товарообмен с Востоком, в том объеме, в каком он сохранился, велся напрямую (несмотря на государственный контроль над отбытием и прибытием) и носил частный характер.

За исключением профессиональных торговцев и дипломатов, больше никто не путешествовал из одной страны в другую, и под страхом обвинения в измене владеть землями теперь можно было только в каком-то одном секторе средиземноморского региона. Италия, Испания, Африка (и Галлия в ее средиземноморской части) действовали порознь. Нашествия ли повинны в этом разрыве? Вот в чем состоит главная проблема ^[361].

Первый серьезный контакт варваров со Средиземноморьем произошел в результате набега Алариха и разграбления Рима. Его следствием стало укрепление средиземноморского единства благодаря перемещению беженцев. Депопуляция Рима ^[362] должна была повлечь за собой количественное сокращение морских караванов с продовольствием {convois annonaire), но в момент, когда вандалы заняли Карфаген, они еще не утратили свое политическое и экономическое значение.