— Ребята, охраняйте эту девушку, — попросил депутат, ласково поглаживая меня по волосам. — Чую, есть в ней что-то особенное, важное…
— Нам бы дальше прорваться, в обратную сторону, туда, где народу мало, — признался Рейн, вопрошающе глядя на Андрея Дмитриевича. — Очень нужно…
— Поможем, — с готовностью кивнул депутат. — Так, сынки?
Алексей и его напарник синхронно вскинули сжатые кулаки.
— Молотки! — оживленно одобрил будущий губернатор. — Ребятки, уходите крадучись, мы вас прикроем. А ты, дочка, — он нежно ущипнул меня за щеку, — если возникнет потребность, найди меня в мэрии. Рогозин моя фамилия.
Я поблагодарила его признательной улыбкой, впрочем сама мало веря в необдуманно брошенное пророчество. Вот еще, Ванга новоявленная выискалась!
Мы по-пластунски ползли вдоль бортика ледовой арены. Чуть приподняв голову, я заметила растерянно озирающихся немцев, вышедших на лед катка. Не зная, что еще можно предпринять, я зашарила руками возле себя и натолкнулась на небольшую полочку, на которой ровными стопками хранились аккуратно уложенные тяжелые хоккейные шайбы. Наверно, в тот день во мне спонтанно прорезалось какое-то не изжитое вовремя ребячество, поэтому я приподнялась над бортиком и хулиганисто свистнула. Захваченный врасплох наемник обернулся в мою сторону… Брошенная мною шайба с оглушительным треском врезалась ему точно в лоб…
— Не стрелять, брать ее живой! — наперебой кричали несколько голосов.
Вскочивший на ноги Рейн бил почти в упор из своего пистолета, а мы с Галкой забрасывали противников шайбами, пока те не закончились. К последнему броску я прибавила огня, обрушив на лед целую волну оранжевого пламени. Раздалось громкое шипение, к потолку помещения взлетели осколки льда и плотные клубы белесого пара, образовавшегося от испаряющегося катка. Нас окутал непроницаемый туман…
— Бегом, — скомандовал Рейн, и мы бросились бежать, минуя каток. Мы не останавливались до тех пор, пока не достигли задней стеклянной стены развлекательного центра, в которую уперлись ладонями, тяжело переводя дыхание и усмиряя заполошный стук сердец.
За толстым стеклом, образующим сферически-наклонную поверхность «Луны», уже вовсю сгущался вечерний полумрак, изредка разрезаемый яркими лучами автомобильных фар. Здание центра оцепили машины ОМОНа и выстроившиеся в цепочку бойцы. Полагаю, до финального штурма всех помещений оставалось не более нескольких скоротечных минут.
— Нам нужно как-то выиграть время, чтобы успеть уехать из города, — сказал Рейн, бережно обнимая меня за талию и притягивая к себе. Его теплое, еще прерывистое после беготни дыхание ворошило завитки волос у меня на виске и щекочущим ветерком сбегало вниз по щеке, к шее. — Обмануть врагов, сбить их со следа… — Бледные мужские губы почти вплотную приблизились к моим губам. — Спасти тебя, моя госпожа, моя звезда…
Я томно прикрыла глаза, с волнением предвкушая — сейчас он меня поцелует. Но Рейн неожиданно замер, внимательно вслушиваясь в льющуюся из динамика песню. Низкий грудной женский голос наполовину пел, а наполовину декламировал, идеально вплетаясь в печальный рокот бас-гитары:
Стрелой пронзивши мрака тучи,
Презрев пространство и года,
Легко взошла на неба кручи
Лихая, черная звезда.
Кроваво-красная от горя
И непрозрачная до слез,
Несла грехи людской юдоли,
В судьбу уверовав всерьез…
Едва прикрывшись лунной дымкой,
За нас сгорая от стыда,
Мечтая: «Стать бы невидимкой,
Чтоб не заметила беда,
Прошли бы пусть напасти мимо,
Да миновал суровый рок…»
А сердце ныло нестерпимо,
И отдавало в левый бок…
Без поцелуев стыли пальцы,
Обида плавилась в душе,
Шепча: «Несчастные скитальцы,
Не быть вам нынче в барыше!»
И, хладным светом обтекая
Земной, заблудшей жизни нить,
Звезда — наивная такая —
Наш грех решила отмолить.
Из чистоты сплела молитвы,
Писала радугой стихи…
Остановились тут же битвы,
И люди стали — не плохи…
Исчезла вмиг из жизни злоба,
Ушла звезду лихую грызть,
Чтоб нас с рожденья и до фоба
Не беспокоила корысть…
Не стало также смерти лютой,
Не стало зависти людской,
Теперь не меряют валютой
Тут счастье, радость и покой…
Уже давно здесь кровь не льется,
Не слышно криков и угроз,
Ребенок радостно смеется,
Не признают фальшивых поз.
А что звезда, что с нею сталось
Под спудом собранных грехов?
Какая участь ей досталась
Помимо боли и стихов?
Отяжелев от бед и горя,
Сложив души своей крыла,
Звезда скатилась за три моря
И там тихонько умерла…
Но каждый, кто свободой дышит,
Кто защищал ее не раз,
Тот непрерывно в сердце слышит
Лихой звезды призывный глас…
— Звезда, — задумчиво шепнул Изгой, — ты моя лихая звезда…
Я нетерпеливо приоткрыла правый глаз, устав ждать поцелуя, но Рейн немного отстранил меня от себя на расстояние вытянутых рук и хищно усмехнулся:
— Теперь я знаю, как мы сможем на недолгое время обмануть наших врагов!
— Как? — раздосадовано спросила я, обманувшись в своих затаенных надеждах.
— Мы должны умереть, — без подготовки брякнул он, пристально наблюдая за моей реакцией.
— Ага! — насмешливо кивнула я, строя хитрую мордочку. — Типа — понарошку?!
— Нет! — Он извлек из ножен меч и вдребезги разнес толстое стекло, прорубая для нас выход на улицу. — По-настоящему!
Я испытала мимолетное, но едва сдерживаемое желание придержать рукой шокировано отваливающуюся нижнюю челюсть, а Изгой потянул меня за рукав джемпера и вывел в утоптанный снег хозяйственного двора, скрытого на задворках центра. Краем потрясенного его идеей сознания я заметила бегущих к нам людей — военных и медиков.
— Решайся, — с нажимом потребовал от меня Рейн, — еще миг — и станет поздно…
Я всегда это знала — больше всего на свете нас пугает нечто неизведанное, то, чему еще не было места в нашем личном опыте, то, что еще не встречалось нам раньше и потому всегда кажется непреодолимым. А посему я, не раздумывая, согласилась бы на любое его предложение, но умереть…
— Ты мне доверяешь? — вкрадчиво, с подкупающей откровенностью спросил Изгой, обнимая меня снова, еще ласковее и крепче. — Да или нет?
— Да, — искренне ответила я, завороженная блеском его серебристых глаз. — Да, ангел мой!