Синдром Кандинского - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Саломатов cтр.№ 65

— А где баба? — поискав глазами, поинтересовался Пуританов. — Эта, с удочкой.

— Ее рыбка вызвала, — пояснил старик. — Опять, наверное, попалась на крючок, вот кому-то баба и понадобилась. А меня послали вместо нее. — Старик поставил тарелку на землю, вытер губы тыльной стороной ладони и без всякого энтузиазма спросил: — Ну что, пойдем удить или…

— Никаких «или», — перебил его Иван Петрович. — Иди, забрасывай удочки, а я еще посплю.

Старик отправился к воде, а Пуританов очень скоро снова погрузился в глубокий сон. И приснилось ему, что он не Иван Петрович и даже не золотая рыбка, а баба. Рыбка забросила его на другой конец озера в охотничью сторожку, и охотнику баба понравилась чрезвычайно. Он сразу потащил ее на топчан, при этом говорил разные ласковые слова и гладил по спине. Пуританов хотел было воспротивиться, но не смог, потому что был послан золотой рыбкой и собственной воли не имел.

Для своего преклонного возраста охотник оказался слишком настойчивым и шустрым. Он шарил у Ивана Петровича под кофточкой, хватал за большую грудь и крякал от удовольствия.

Пуританов лежал на спине, терпеливо дожидался, когда охотник натешится его грудью, и думал, что, видимо, существует какой-то закон, по которому и устанавливается то самое несоответствие между тем, кто ты есть на самом деле и кем мечтал стать. Вот хотелось ему быть непьющим, но это не нравилось всему окружению. Иван Петрович ни за какие коврижки не желал быть рыбкиной бабой, хотя точно знал, что в этом качестве вписался бы в любое человеческое сообщество. В крайнем случае он согласился бы навсегда остаться золотой рыбкой, но ему ненавистны были все эти корыстные рыбаки и охотники, которые никогда и ни за что тебя не отпустят, пока ты не надорвешься, выполняя их безумные желания. «Впрочем, мне не так уж плохо жилось и Пуритановым, — с грустью подумал он. — В конце концов, кто-то должен нести крест дурачка. А жизнь все равно прекрасна, и когда-нибудь она обязательно закончится, и след от нее в виде эха от свиста крыльев без остатка растворится во времени».

На этой незатейливой мысли Иван Петрович и проснулся. Он кулаками протер глаза. Сослуживцы напротив допивали третью бутылку водки. Стукачка спала мертвым сном, и что ей снилось в этот момент, было написано у нее на лице — она блаженно улыбалась.

Пуританов, не таясь, налил себе полный стакан воды и с наслаждением выпил до дна. Ему радостно было вновь ощутить себя Иваном Петровичем Пуритановым — безвредным и, в сущности, никому не нужным разгильдяем. Возвращение к реальности на миг позволило ему почувствовать себя немножечко счастливым, и он вслух с удовольствием процитировал запрещенного классика:

— «Хочешь быть счастливым, будь им!»

На митинг, посвященный Международному дню солидарности трудящихся, Николай Петрович Колыванов отправился с восьмилетним сыном Алешкой. Его дородная спутница жизни Татьяна Васильевна с престарелой тещей давно орудовали ножами на кухне: шинковали и тщательно перемешивали в салатниках овощи, ювелирно нарезали колбасу с мясцом, малосольную семушку, сыр, в общем, совершали привычный праздничный ритуал, от которого Николай Петрович возбуждался не меньше, чем от супружеских объятий.

Надо сказать, что Колыванов был человеком невысоким, щуплым, а весной и осенью даже и болезненным. В последнее время он трудился охранником на фабрике игрушек, был вполне доволен и зарплатой, и графиком работы. Жизнь ему отравлял лишь один факт: супруга торговала на рынке постельным бельем и зарабатывала больше мужа. Эта несправедливость мучила его, тем более что Татьяна Васильевна нередко упрекала Николая Петровича и делала это нарочито грубо, без родственного такта.

Словно на заказ утро Первомая выдалось хотя и прохладным, но солнечным. На открытых местах проклюнулись жидкие ростки мать-и-мачехи с желтыми мохнатыми головками. На столбах полоскались государственные флаги, откуда-то неслась бравурная музыка, и все вместе это создавало в душе Колыванова особое щемящее чувство бесконечности жизни и одновременно фатальной недолговечности праздника.

Пока Николай Петрович с Алешкой добирались до площади, митинг начался. Народу собралось не меньше тысячи. Нарядно одетые горожане с флажками и шариками пришли сюда целыми семьями. На небольшой, наспех сколоченной сцене под кумачовым транспарантом «Не дадим себя ограбить» стояли трое представительных мужчин в добротных серых костюмах-близнецах.

Первый выступал долго и неинтересно. Он монотонно бубнил в микрофон о высшей справедливости, о постоянно растущих ценах и Божьей каре, которая непременно настигнет зарвавшихся бюрократов. Народ уже начал крутить головами, крайние потихоньку разбредались: кто домой к праздничному столу, а кто к ближайшему пивному ларьку. Но здесь слово взял второй оратор, и его хорошо поставленный, зычный голос моментально сдул скуку с поредевших рядов митингующих. По мере того как трибун перечислял преступления власти, голос его крепчал, глаза наливались справедливым гневом, и к концу своей пламенной речи он так яростно призвал собравшихся вернуть то, что у них бессовестно украли, так энергично выбросил вперед сжатый кулак, что люди заволновались. Из толпы стали раздаваться возгласы: «Правильно!», «К ногтю гадов!», «Долой правительство!».

Выступление так захватило Колыванова, что он почувствовал, как его душит обида за свой обманутый народ. Он даже расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и поглубже вздохнул. Впрочем, когда оратор закончил и к микрофону подошел следующий, Николай Петрович остыл и приписал неприятное ощущение голоду. Он еще не завтракал, мечтал поскорее сесть за праздничный стол, махнуть рюмку, другую, третью и забыться в сладостной яви от всех забот этого суматошного мира.

Поискав глазами, Колыванов понял, что сын сбежал со скучного митинга. Он хотел было отправиться на его поиски, но передумал — искать мальчишку в этой толпе было бесполезно.

Домой Николай Петрович вернулся вовремя. Теща нарезала хлеб, супруга только что сменила домашний халат с кухонным фартуком на нарядное платье и подкрашивала губы. Стол ломился от яств. Запотевшая бутылка «Перцовой» как всегда занимала почетное место среди тарелок с закусками. Запах в квартире стоял одуряющий, и Колыванов поспешил занять свое место во главе стола.

Николай Петрович успел только оценить старания жены и тещи, окинуть одобрительным взглядом весь этот кулинарный фейерверк и проглотить вязкую слюну, как вернулся Алешка. Он вбежал в комнату с надкусанным «Сникерсом» в руке и с чисто детской восторженностью закричал:

— Пап, там настоящая революция, люди магазины грабят!

— Какие люди? — опешил Колыванов.

— Все, — ответил Алешка и с азартом откусил от шоколадки. — Митинг кончился, и все побежали к магазинам.

Вошедшая Татьяна Васильевна напряженно посмотрела на мужа, и от этого взгляда он невольно поежился.

— Не ешь сладкое перед едой, — сказала Татьяна Васильевна и хлопнула сына по руке. — Где взял?

— Там, — испуганно ответил Алешка. — Дядька тащил из магазина целую коробку. Несколько штук упало.