Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 48

К сожалению, меленькая принцесса прожила только год и один месяц: она умерла 27 июля 1800 года. Ее тело забальзамировали и похоронили в монастыре Александра Невского. Елизавета словно окаменела от горя. «Она почти не плакала, что очень беспокоило государя, который выказал при этом случае теплое участие к своей невестке», — записывает Варвара Голицына. Самому императору оставалось жить меньше года.

* * *

Дурные предчувствия и слухи носились в воздухе, и это не ускользнуло от детей императора.

«Однажды вечером, — пишет Николай Павлович, — был концерт в большой столовой; мы находились у матушки; мой отец уже ушел, и мы смотрели в замочную скважину, потом поднялись к себе и принялись за обычные игры. Михаил, которому было тогда три года, играл в углу один в стороне от нас; англичанки, удивленные тем, что он не принимает участия в наших играх, обратили на это внимание и задали ему вопрос: что он делает? Он, не колеблясь, отвечал: «Я хороню своего отца!» Как ни малозначащи должны были казаться такие слова в устах ребенка, они тем не менее испугали нянек. Ему, само собою разумеется, запретили эту игру, но он тем не менее продолжал ее, заменяя слово отец — семеновским гренадером. На следующее утро моего отца не стало. То, что я здесь говорю, есть действительный факт».

Но если малыши могли только воображать себе ужасы, то старшие сыновья и их жены, вероятно, знали о готовящемся заговоре и молча соглашались с ним. Возможно, именно поэтому, когда Александру доложили о смерти отца, его охватила оторопь. Один из заговорщиков, Беннигсен, вспоминает: «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному. Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо хватает за руку и говорит: «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии»».

Елизавета умоляла мужа приободриться, смотреть на свою власть как на искупленье и посвятить себя всецело счастью своего народа. Новый император, которого успокаивала и поддерживала жена, все же нашел в себе силы показаться перед полками. Он сказал: «Батюшка скончался апоплексическим ударом, все при мне будет, как при бабушке». Его приветствовали криками «Ура!».

Спустя два дня Елизавета написала большое письмо матери, в котором подробно описывает трагедию, разыгравшуюся в Михайловском замке.

«Петербург 13 (25) марта 1801.

Дорогая матушка! Начинаю свое письмо, хотя, наверное, еще не знаю, скоро ли оно пойдет.

Сделаю все, что возможно, чтобы отправить к Вам эстафету сегодня вечером; очень боюсь, как бы Вы не узнали об этом событии раньше, чем получите мое письмо, и знаю, как Вы будете тревожиться.

Теперь все спокойно, ночь же с третьего дня на вчера была ужасна. Случилось то, что можно было давно ожидать: произведен переворот, руководимый гвардией, т. е. вернее офицерами гвардии. В полночь они проникли к Государю в Михайловский дворец, а когда толпа вышла из его покоев, его уже не было в живых. Уверяют, будто от испуга с ним сделался удар; но есть признаки преступления, от которого все мало-мальские чувствительные души содрогаются; в моей же душе это никогда не изгладится.

Вероятно, Россия вздохнет после 4-летнего гнета и, если бы Император кончил жизнь естественной смертью, я, может быть, не испытывала бы того, что испытываю сейчас, ибо мысль о преступлении ужасна. Вы можете себе представить состояние императрицы: несмотря на то, что она не всегда с ним была счастлива, привязанность ее к Государю была чрезвычайная.

Великий князь Александр Павлович, ныне Государь, был совершенно подавлен смертью своего отца, то есть обстоятельствами его смерти: чувствительная душа его будет этим навсегда растерзана.

Дорогая матушка, постараюсь передать Вам некоторые подробности того, что я запомнила, ибо ночь представляется мне теперь тяжелым сном. Невозможно дать Вам отчет в шуме и криках радости, доносившиеся до нас и до сих пор раздающиеся у меня в ушах.

Я была у себя в комнате и слышала одни крики ура. Вскоре после того входит ко мне великий князь и объявляет о смерти своего отца. Боже! Вы не можете себе представить нашего отчаяния. Никогда я не думала, что это будет мне стоить столь ужасных минут. Великий князь едет в Зимний дворец в надежде увлечь за собой народ; он не знал, что делал, думал найти в этом облегчение. Я поднимаюсь к императрице; она еще спала, однако воспитательница ее дочерей пошла подготовить ее к ужасному известию. Императрица сошла ко мне с помутившимся разумом, и мы провели с нею всю ночь следующим образом: она — перед закрытой дверью, ведущей на потайную лестницу, разглагольствуя с солдатами, не пропускавшими ее к телу Государя, осыпая ругательствами офицеров, нас, прибежавшего доктора, словом всех, кто к ней подходил (она была как в бреду, и это понятно). Мы с Анной умоляли офицеров пропустить ее, по крайней мере, к детям, на что они возражали нам, то будто бы полученными приказами (Бог знает от кого: в такие минуты все дают приказания), то иными доводами. Одним словом, беспорядок царил, как во сне. Я спрашивала советов, разговаривала с людьми, с которыми никогда не говорила и, может быть, никогда в жизни не буду говорить, умоляла императрицу успокоиться, принимала сотни решений. Никогда не забуду этой ночи!

Вчерашний день был спокойнее, хотя тоже ужасный. Мы переехали, наконец, сюда, в Зимний дворец, после того как императрица увидела тело Государя, ибо до этого ее не могли убедить покинуть Михайловский дворец. Я провела ночь в слезах: то вместе с прекрасным Александром, то с императрицей. Его может поддерживать только мысль о возвращении благосостояния отечеству; ничто другое не в силах дать ему твердости. А твердость ему нужна, ибо, великий Боже, в каком состоянии получил он империю!

Мне приходится сократить свое письмо, так как добрая императрица благоволит искать утешение в моем обществе; я провожу у нее большую часть дня; кроме того, г-жа Пален, муж которой сейчас отправляет эстафету, сидит у меня и ждет моего письма.

Я вполне здорова, все эти волнения совсем не отозвались на мне, только голова еще не пришла в порядок. Приходится думать об общем благе, чтобы не впасть в уныние при мысли об ужасной смерти, какова бы она ни была, естественная или нет. Все было бы тихо и спокойно, если бы не общее, почти безумное ликование, начиная с последнего мужика и кончая всей знатью. Очень грустно, но это не должно даже удивлять. Ах, если бы эта перемена могла мне дать надежду снова вас увидеть! Нужно переждать первое время и, если на это достанет у меня жизни, главнейшее препятствие устранено. Но увы! мысль быть обязанной своим спокойствием преступлению не вмещается в моем уме и сердце. Никак не кончу письма: давно я не говорила с Вами на свободе. Прощайте, обожаемая матушка, целую ручки батюшке, свидетельствую свое почтение дедушке, а Вас неизъяснимо люблю».

У императора были большие планы по преобразованию России. Князь Чарторыйский, возвращенный императором в Россию и вновь ставший его ближайшим другом, записал: «Он был готов согласиться, что все могут быть свободны, если они свободно делали то, что он хотел». Но, кажется, все в самом деле были готовы повиноваться приказаниям молодого императора. По крайней мере, поначалу. Александр был любим народом, любим двором и любим многими придворными дамами.