Потом мы расхохотались — Итаква-Армандра и я, — расхохотались от нахлынувшей Мальстремом благодушной радости, которая, как я точно знал, могла разрядиться лишь проявлением еще более жуткой жестокости.
Я сопротивлялся нечистой радости, завладевавшей мною, пытался высвободиться из ее хватки, пока она не переросла в ожесточенную, безумную ярость. Но с тем же успехом я мог бы пытаться голыми руками сбить наземь ветер. И Армандра тоже сопротивлялась — человеческая часть ее натуры храбро, но безуспешно пыталась вырвать всю ее сущность из-под смертоносного обаяния ее кошмарного родителя.
Физически я оставался Хэнком Силберхаттом, сидевшим между своей сестрой и другом в Зале старейшин, ментально же — телепатом-наблюдателем, невидимым лазутчиком, частью души Армандры. Но поскольку она, в свою очередь, оказалась затянута в ид Итаквы, я сделался и его частью. Частью невообразимого ужаса, который он готовил для Бориса Жакова.
Шагающий с Ветрами, Армандра и я смотрели сквозь алчные карминовые дыры, сквозь усыхающую зеленую глубь океана, сквозь конвульсивно мигавшие голубые щелки, как он-она-мы поднял Жакова прямо к его-ее-моему лицу, где тот вопил и пытался что-то бессвязно выкрикивать, пока Итаква-Армандра-я коротко, но пристально всматривался в него.
А потом, в следующее мгновение, все кончилось. «Мы» откинул назад нашу ужасную башку и поднял продолжавшего орать и отчаянно биться русского высоко-высоко над головой. Над тысячами собравшихся подданных Итаквы, напряженно следивших за происходившим, раскатился вскрик ужаса, соперничавший со скорбным стоном ветра. Хотя нет, они могли и не смотреть — ведь все это они уже видели, и не раз. Они все как один повернулись и пустились наутек, даже шестеро малых жрецов, оговоривших Жакова, из-за которых он оказался в своем нынешнем положении, — у самых врат ада! Да, у врат ада в виде глаз Итаквы — в один из которых он-она-я закинул бьющееся в конвульсиях тело безумного русского!
Сдавленный поначалу крик, перешедший в истерический, разрывающий связки вопль, оборвался, когда из подергивавшегося круга, окаймлявшего зияющий кратер, как лавовые бомбы из вулкана, фонтаном взлетели вверх карминовые искры — и Жакова не стало.
Я почувствовал кое-что еще. Нечто такое, чего не смогу, даже не стану пытаться описать в деталях, разве что скажу, что это было, скорее всего, всплеском отвратительного удовлетворения Итаквы…
Некоторое время Шагающий с Ветрами угрюмо созерцал разбегавшиеся орды своих подданных, а потом повернулся и зашагал по невидимой воздушной лестнице обратно на свое место на вершине пирамиды-алтаря. Там он встал, уперши руки в боки, цепко держась огромными ступнями за склоны ледяной горы, и по мере того, как его гнев стихал, я чувствовал, что освобождаюсь от непреодолимого притяжения его подсознания. Я начал удаляться, отступать вместе с Армандрой из всепереваривающего ментального желудка Шагающего с Ветрами.
…И в этот момент он увидел нас! Нет, он увидел ее, только Армандру, поскольку моя ничтожная сущность была слишком незначительной. Я называю это сущностью, так как теперь понял, что меня опутало не простой мысленной сетью, и, значит, я попал не в телепатическую ловушку. В конце концов, я ведь уже заглядывал в сознание Итаквы без каких-либо подобных последствий. Но сила Армандры, позволившая присутствовать при событиях, происходящих вдали от нее, и наблюдать за ними, представляла собой нечто большее, нежели простая телепатия; это была истинная экстрасенсорика, первичная сила самой ид. Ка Армандры — и мое тоже — лишь на краткое мгновение сделалось частью ее страшного отца, но теперь, когда мы почти сумели освободиться…
Мы с Армандрой стремительно удалялись в сторону плато. Все находившееся в поле зрения — и монстр, и пирамида, на вершине которой он стоял, — стремительно уменьшалось, но Итаква так же стремительно повернул голову и поглядел нам вслед, и его пылающие глаза сверкнули узнаванием. Он протянул свою чудовищную психическую руку к Армандре и снова швырнул ту самую сеть, от ячеек которой она сумела увернуться перед тем, как он узнал о ее присутствии здесь. Но теперь, увы, он знал, что она здесь, и она снова попалась.
Армандра попалась, и я вместе с нею, и я решил, что этот момент ничем не хуже любого другого, чтобы обозначить свое присутствие, на сей раз телепатически, как я и намеревался сделать с самого начала.
— Армандра! — мысленно крикнул я. — Не поддавайся ему! Ты не должна сдаваться. Я здесь, чтобы помочь тебе. Вместе мы справимся с ним!
— Что? — воспринял я прикосновение недоверчивой мысли Армандры. — Кто ты, предлагающий мне помощь, и как… — на этом контакт прервался.
Итаква в конце концов увидел и меня, но слишком поздно. Нечто, бурлящее, как крепкая кислота, коснулось моего сознания, коснулось сознания Армандры, а затем прожгло насквозь само существо Итаквы. Он покачнулся на своей пирамиде. Он отдернул от нас свои загребущие ментальные и психические лапы и наглухо захлопнул ставни своего чуждого ид, своей психики, своего сознания, отрезав нас от себя. Нет, отрезав себя от нас! И мы влетели в наши тела, остававшиеся в Зале старейшин.
Я лежал, распростершись на каменном полу, Трейси и Джимми пытались поднять меня на ноги. Я покачал головой и встал сам, отметив, что зал почти пуст — в нем оставались только кучка стариков в роскошных одеждах, мои спутники, Унтава и…
Увидев, как Унтава помогает Армандре спуститься по ступеням с постамента, я шагнул вперед. Индианка бросила на меня строгий взгляд, предупреждавший, что сейчас не время подходить к Женщине Ветров. Но, как сразу же выяснилось, она ошиблась.
Прекрасное лицо Армандры казалось измученным, даже изможденным. Приблизившись, она подняла заметно дрожащую руку и повернулась ко мне.
— Как тебя зовут, мужчина из Материнского мира?
— Хэнк, — ответил я. — Хэнк Силберхатт.
— И это был ты?..
Я кивнул.
— Да.
Она подалась вперед и всмотрелась в мое лицо.
— А в самом конце… что там было такое, что ужалило мое сознание, обожгло Итакву и заставило его отпустить меня?
— Может быть, это? — спросила Трейси, приподняв один из пятиконечных звездных камней, прятавшихся от посторонних взглядов у нее на груди под меховым одеянием. — Хэнк, когда ты крикнул, призывая Армандру сопротивляться ее отцу, я, не думая, словно инстинктивно, схватила камень и подняла у тебя перед глазами. Ты тут же вскочил и рухнул на пол, а Армандра чуть не упала с трона. — Трейси осеклась и тревожно взглянула на окружавших нас старейшин, которые поспешно отступили на несколько шагов, подальше от каменной звезды. Я тоже шагнул назад вместе с ними.
Глаза Армандры округлились. Она указала трясущейся рукой на могущественный символ древних богов, покачивавшийся на конце цепочки, которую Трейси все так же держала в руке. Потом неуверенными шагами, опираясь на Унтаву, отступила.
Старейшины, их было десять, снова приблизились, и один из них поднял руку. Прежде чем я успел сказать хоть слово, он прикоснулся вытянутым пальцем к звезде и сразу же отдернул руку. Кожа на кончике пальца почернела и вздулась пузырем. Быстро согнав с лица гримасу боли, он повернулся к своим коллегам.