Однако, какие бы сказки о ней ни рассказывали, сэр Роберт Наунтон был прав, говоря: «Хотя она и была способна выслушать совет, ее собственного мнения было достаточно для ее решимости, проявлявшейся до самого последнего момента». Она знала, чего хочет, и контролировала свою политику; ее инстинкт власти был безошибочным. Советники пытались Договориться о совместном давлении на королеву в особо важных делах, но им это редко удавалось; Елизавета устраивала сцену, а дело так и оставалось нерешенным. Она откладывала принятие важных решений, могла тянуть годами, если только не поддавалась панике. С другой стороны, действия Елизаветы следует оценивать в контексте ее финансового положения и консерватизма большинства подданных, которые отнюдь не были «новообращенными» протестантами к началу войны с Испанией. Возможно, главной силой Елизаветы было отсутствие заранее сформированных идей; она не была идейным политиком, как сэр Фрэнсис Уолсингэм или граф Лестерский, хотя в том, что касается чутья в практической политике (realpolitik), королева превосходила лорда Берли. Если не считать ее желания отвоевать Кале, выразившегося во французской кампании 1563 г., то Елизавета игнорировала традиционные королевские амбиции. У нее не было стремления к завоеваниям; религиозное рвение сестры было чуждо Елизавете; и несмотря на то что переговоры продолжались вплоть до 1582 г., она избежала династического брака. Хотя вторая половина XVI в. свидетельствовала о том, что в Европе складываются идеологические коалиции, Англия до 80-х годов XVI в. не обладала достаточными ресурсами, чтобы вести открытую войну; вследствие этого уместной была пассивность: ответ на события по мере того, как они совершались, при воздержании от явной инициативы.
Поначалу, однако, главным было религиозное урегулирование. Попытки герцога Нортумберлендского и Марии уладить дестабилизацию 1547–1549 гг. явно противоречили друг другу. Отсюда и коронационный девиз Елизаветы: «согласие». Ее личные убеждения ускользают от понимания, однако королева, возможно, изначально стремилась возродить религиозное законодательство Генриха VIII, восстановить королевскую супрематию, порвать с Римом и разрешить причастие в обеих разновидностях (хлебом и вином), как это делали протестанты, — но не более того. Если так, то Елизавета оказалась игрушкой в руках своего главного советника, Уильяма Сесила, только один раз за все правление. Когда в январе 1559 г. собрался Парламент, Сесил представил на его рассмотрение билли о восстановлении королевской супрематии и полного протестантского богослужения на основе «Книги общих молитв» 1552 г. А когда эти документы столкнулись с оппозицией епископов, назначенных Марией, и консервативных пэров, он устроил западню для католиков. В Вестминстерском аббатстве начался диспут (31 марта), предмет которого был ограничен спором о том, что оправдывается одним лишь Писанием. Когда католики отказались от участия в диспуте, Сесил праздновал пропагандистскую победу: двух епископов даже арестовали. Правда, Елизавета была названа «верховной правительницей» (supreme governor) английской церкви, чтобы свести к минимуму воздействие супрематии. Но когда, наконец, были приняты статуты о супрематии и единообразии, то это произошло без согласия кого-либо из представителей духовенства, что само по себе стало вехой в конституционной истории. Католические апологеты кричали об «обмане», обвиняя Сесила в том, что он принудил парламентариев «отчасти силой, отчасти страхом». Другой статут вернул Короне те из бывших монастырских земель, которые Мария в ущерб себе передала для восстановления Церкви, а последний из принятых актов укреплял владения Короны за счет епископских земель. Елизаветинские религиозные Уложения были завершены в 1563 г., когда конвокация одобрила Тридцать Девять статей, определив вероучение Англиканской церкви, — они основывались на сорока двух статьях, разработанных Кранмером в правление Эдуарда VI. Наконец, в 1571 г. Уложения усилились еще более, чем это обеспечивал Акт о единообразии когда статут о подписях потребовал от клириков, имеющих бенефиции, признать Тридцать Девять статей.
В конечном счете Англиканская церковь стала столпом елизаветинского государства. Несмотря на все недостатки, структура, которую Джон Джуэл защищал в своей «Апологии английской церкви» (1562), и которой «рассудительный» Ричард Хукер в «Законах церковной политики» (1594–1600) придал рациональность и достоверность, т. е. «Церковь, основанная законом» спасла Англию от религиозных войн, раздиравших в то время другие страны Европы, в частности Францию. Но хотя Уложения означали, что в 1559 г. Англия официально стала протестантской, предстояло еще приложить огромные усилия миссионеров, чтобы завоевать сердца и умы прихожан (особенно в отдаленных графствах и пограничных землях). За пределами Лондона, Юго-Востока, районов Восточной Англии и таких городов, как Бристоль, Ковентри, Колчестер и Ипсвич, на момент восшествия Елизаветы на престол доминировал католицизм: епископы и большинство приходских священников были назначены при Марии, а убежденных протестантов было мало. Елизавета и Сесил унаследовали все негативные и деструктивные элементы антипапской политики Генриха и протестантизма Эдуарда, они не имели адекватных ресурсов для создания Англиканской церкви, хотя было бы неправильно рассматривать их задачу исключительно в конфессиональных рамках. Ведь на той стадии сказывалась сильная инерция тех, кто видел Церковь как богатую корпорацию, которую нужно было лишить доходов, или же как общественно-политический институт, чьи лидеры были местными правителями и чьи праздники характеризовали календарь общины. Вдобавок протестантизм с его вниманием к «благочестивой» проповеди и изучению Библии представлялся ученым вероучением, непривлекательным для неграмотных крестьян, привыкших к устной традиции и символическому ритуализму средневековой Англии.
Упадок католичества в приходах в правление Елизаветы отчасти объяснялся внутренними изменениями, а отчасти успехам убежденных протестантов в продвижении конкурирующего евангелического продукта. Одно из динамических изменений обусловливалось фактором смертности. Ведь постреформационное католическое сообщество в Англии было всем обязано сохранению традиций времени Генриха и Марии и относительно немногим — миссионерской деятельности священников-семинаристов и иезуитов после 1570 г. Более 225 священников, поставленных на приходы при Марии, которые рассматривали себя как католиков и отделялись от Англиканской церкви, активно действовали в Йоркшире и Ланкашире до 1517 г. при поддержке пятой колонны внутри официальной Церкви, все еще пропагандировавшей в пользу Рима. Однако к 1590 г. в живых оставалась едва ли четверть священников эпохи Марии, а к 1603 г. — не более дюжины. Важно не забывать, в каких условиях приходилось работать католикам. Карательные законы становились все более жестокими по мере усиления страхов перед испанским вторжением. В 1584–1585 гг. Парламент постановил, что если священник был рукоположен властью папы после 1559 г., то не требовалось никаких других доказательств, чтобы осудить его за измену. Более того, 123 из 146 священников, казненных после принятия этого акта и до смерти Елизаветы, были осуждены именно на его основании, а не по более ранним законам о государственной измене. Однако именно подъем англиканства, а не угроза преследований успешно свел католичество к статусу меньшинства. Протестантский евангелизм по большей части основывался на проповеди, хотя личные взгляды Елизаветы и отсутствие ресурсов препятствовали разработке масштабной правительственной программы распространения протестантских проповедников. Успехи зачастую объяснялись добровольными усилиями пуритан. Ведь если при Генрихе VIII и Эдуарде VI реформационные импульсы исходили по большей части от правительства, то при Елизавете, напротив, «перводвигатель» протестантского евангелизма находился внизу.