Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Морозов cтр.№ 51

Илл. 73

В современных годовых поминках осетин-христиан, приуроченных к первому воскресенью января (Бадаентае, Бадоен), старому Новому году (Ног бон) или Вербному воскресенью (Зазхоессоен), наряжают специальные деревья: для умерших молодыми – ель (заз), для пожилых – особую конструкцию в виде дерева из шестов, укрепленных на крестовине (цыраг дарогн), которые украшаются деталями одежды (фартук, шапка, посох), сладостями и свечами, которые зажигаются во время ночной поминальной трапезы. Обряд завершается церемонией вывоза заз и цыраг дарогн на кладбище [Пчелинцева 2005, с. 223–224]. То есть в современной обрядности антропоморфная символика сменяется более абстрактной фитоморфной со «знаками антропоморфности». Отметим также, что осетинам-мусульманам этот обычай не известен.

Употребление кукол и иных антропоморфных фигур в похоронно-поминальной обрядности – явление достаточно универсальное, хотя в развитых культурах европейского типа подобные практики сохраняются лишь в виде пережиточных рудиментарных форм. Вместе с тем обрядовые аналоги изображений (чучел, кукол, масок) покойника, сохраняющиеся и в настоящее время у некоторых народов, указывают на существование в прошлом устойчивых связей между антропоморфным изображением усопшего (в современных ритуальных практиках это может быть, например, фотография) и представлениями о посмертных инкарнациях души. Изображения воспринимаются как своеобразные двойники умершего: их кормят, поят, за ними ухаживают, с ними разговаривают и даже укладывают в постель. По-видимому, это один из источников, на основе которых сложились позднейшие представления о кукле как способе инкарнации мертвеца.

Хотя в погребально-поминальной обрядности восточных славян куколки встречаются крайне редко, в основном в зонах контакта с иными этносами (например, у русского населения Кавказа и Причерноморья), их наличие в прошлом косвенно подтверждается как календарной обрядностью, использующей символику похорон (см. ниже), так и специальными ритуалами, совершавшимися при проводах членов семьи в дальний путь. По сути они очень близки к календарным обрядам выпроваживания и проводов, однако по форме, особенно в современных вариантах, нередко очень своеобразны и требуют особого рассмотрения.

Существуют свидетельства о том, что у русских в некоторых случаях могли изготавливаться куклы, изображающие умершего человека. По свидетельству А. Д. Неуступова, в Зубовской волости «в память об умершем ребенке иногда делают куклу, в которую, по верованию, будто бы иногда входит нечистая сила и бывает причиной тому, что кукла плачет, как умерший ребенок» [Неуступов 1906, л. 140]. По сообщению С. В. Комаровой, санкт-петербургский художник, отдыхавший в середине 1990-х годов в Каргопольском р-не Архангельской обл., наблюдал, как его хозяйка, усаживаясь за стол, каждый раз приглашает угоститься небольшую деревянную куколку, стоящую под иконами. Куколка имела явно выраженные «мужские признаки» и, как вскоре выяснилось, являлась изображением умершего мужа хозяйки. В своем дневнике художник не только сделал зарисовки «мужичка», но и отметил, что хозяйка неоднократно в его присутствии восхваляла соседкам его мужские достоинства [ЛА КСВ, пос. Волошка].

Эти обычаи восходят к ритуальной практике, известной аборигенным народам Северной Европы и Сибири, согласно которой кукла является заместителем умершего человека (см. «Антропоморфные фетиши в разных культурах» и «Похороны и поминки»).

Параллелью к этим обычаям и поверьям может служить сохраняющийся до сих пор в некоторых местах на Севере России обычай изготовления куклы в память об отсутствующем близком человеке или родственнике. У поморов жены изготавливали куколки ушедших в море мужей, и на время их отсутствия эти куколки выполняли функции хозяина дома [устное сообщение А. Б. Мороза]. В Великоустюгском р-не Вологодской обл. «вот ты поехала, мать да отец об тебе расстраиваются, жалеют, сделают куклу и хранят. Посадят тут и – такие были, знаешь, „грядки“ называли, на грядки посадят. Пока он не придёт из армии, эту куклу никуда не девают, с места не стрясут! Всё на её глядят… Из глины делали, ставили. А то, видишь, ведь тряпка, дак может неладно будет там, забусиет [=запылится – Даль 1880, т. 1, с. 556]. А глина – глина и есть. Одевали – платьё сошьют, наложат, фартук сделают, ой! Брюки, рубашку. Какой-нинабудь чепчик сошьют, как фуражечку. Белым мелом или цем-то писали, штёбы видно было, штё лицё… У кого дак из глины, а у кого дак вот так, навертят тряпки на палки, куделю. Нашивали белую тряпку и рисовали тут глаза, нос, ротик эдак нарисуют. Целовек, целовек!.. Да, эдак делали. Девочку, дак так прямо, а мальчика, дак это делают чё-нинабудь тут, шчёбы штанишки напихать. Так шчё сверху мальчик как это вот, снизу надевают штанишки, картуз сморщат, приморщат. Парень уезжал – парнишка делают, а ежели девушка – девушку. И ждут до тех пор, пока она не вернётся домой. Она [=кукла] сидит всё там, стоит. А вернётся, потом уж играют ёй маленькие дети. Отдают уж играть: „Слава Богу, папа пришел“! Там вот играют и называют: девочка, дак там это прежние-те слова – Акулина ли как ли там, прежние-те слова? Федорой называли [куклу]. „Ой, Федорка!“ Называли. А ежели парень уехал как, может, Николай, Александр, так и кукла звалася, парничок так звался. Как приезжает он домой, обрадуется, говорит: „Ну, слава Богу всё же я, – говорит, – домой приехал!“ Сразу куклу ему подают в руки. Он садится за стол, куклу берёт в руки. А потом отдаёт ребятишкам…» [ЛА СИС, пос. Полдарса Великоустюгского р-на Вологодской обл.].

В большинстве случаев данный обычай уже считается пережитком. «Это уж матери делают такие куколки. Свои делают, штё ушел, скажем, сын в армию, а уж мать и сделает на мальчика и куколку. Кто какую сделает, не особо большую. Только память вот. Ну вот, может, такую сделают [=побольше ладони], штёбы посадить да видеть. Дак вот на евонноё место – до его [прихода] и будёт сидеть. Лицё это белой тряпочкой завяжут, крандашиком глазки, всё ему сделают, накрасят. Тоже всё тряпочноё, раньше ничего не было! [Брюки, рубашку], всё сделают. Раньше были полицы, дак или на полицу посадят, к иконам, штёбы было видно, как зайдёшь так… А [потом] покажут ему, посмеются да выбросят, да и всё… У меня муж ходил на войну, дак я ничего не делала. А это вот у нас в деревне-то, ранешние-те старухи, гляди-ко, раньше-то были, до меня-то, старше матери нашей, они делали…» [ЛА СИС, пос. Полдарса Великоустюгского р-на Вологодской обл.].

В традиционных обрядах выпроваживания и проводов заместителем покидающего родной дом человека могут служить очень разные предметы. Наиболее распространенными являются маленькое деревце или древесная ветвь, что получило отражение в рекрутском фольклоре:

[ЛА МИА, д. Крусаново Парфеньевского р-на Костромской обл.]. В Вашкинском р-не Вологодской обл. до сих пор существует обычай в случае ухода молодого человека в армию прибивать на внешний угол дома украшенную разноцветными ленточками ветку [Кормина 1999, с. 37, с. Троицкое]. Различные манипуляции с ветвями деревьев – обычная практика при проводах рекрутов. «Еще вот в армию пойдёт – заламывали берёзку. Вот провожаешь в армию солдата, и по дороге он сам заламывает берёзку и загадывает. „Если, – как я думаю, – вернусь, то, значит, берёзка отрасти. А если как не вернусь, то она погибнет, засохни!“ Вот он сам заламывает. Да. Мы вот провожали с Королёва, с деревни – у меня брата Ивана провожали мы в войну ещё. Там ведь в село-то ведь едем, в Леденгскую, там ведь были ведь и лес, ну, такой кустарник, берёзки-те были. Вот эту берёзку заломил он. Вот он и заломил, и загадал, шчё вот. А мы уж ходили проверяли, шчё отросла ли эта берёзка, ли не отросла? И ёму в письме написали, шчё: „Твоя березка отросла!“… По пути пойдёшь, посмотришь, как она отрастает…» [ЛА МИА, д. Королёво Павинского р-на Костромской обл.].