Римские нравы, быт и повседневная жизнь
Как проводили они свободное время? Обратимся к книге П. Гиро «Быт и нравы древних римлян». В Риме, столице огромной Империи, всегда было шумно. Тут можно увидеть кого угодно – торговцев, ремесленников, военных, ученых, раба, учителя, знатного всадника, сенатора и т. п. К дому римских аристократов уже с раннего утра стекались толпы просителей. Тут было больше все же знатных и важных людей, добивавшихся новой должности или почестей. Но можно было видеть бедного учителя или ученого, ищущего место наставника, воспитателя в знатной семье, желающего разделить трапезу с известным лицом (может, и ему перепадет кое-что). Одним словом, тут собирались целые стаи людей. Плутарх сравнил их с назойливыми мухами. Такое бывало и у нас. Вспомним Некрасова: «Вот парадный подъезд… По торжественным дням, одержимый холопским недугом, целый город с каким-то испугом подъезжает к заветным дверям».
Перистиль в доме Менандра. Помпеи
Конечно, среди этих толп были и обычные друзья. Рим ничем не отличался от других городов мира. Дружба, настоящая дружба ценилась тут высоко, выше закона… Там, где люди умеют поддерживать и сохранять дружеские связи, там царит атмосфера тепла и привязанности. Жизнь тут красна, и даже горе не столь горько. Римляне такую дружбу ценили и в честь согласия и дружбы справляли специальный праздник – Харистии (Charistia). Течение жизни шло по раз и навсегда заведенному кругу: сражения, походы, политика и постоянные общения с друзьями (визиты, застолья, беседы, участие в событиях близких им семейств, рекомендации, просьбы, консультации, приемы гостей и т. д.). Порой это было довольно обременительно, как признавал Цицерон. Однако отказаться от этой традиции было невозможно, ибо она пронизывала всю вертикаль и горизонталь общества, скрепляя его сверху донизу. Разумеется, в основе дружеских связей лежали и узы родства, но были и иного рода скрепы. Они порой оказывались во много раз прочнее родственных. Это и служебные, и деловые взаимоотношения. Всё шло с самого верха, с администрации принцепса, где существовал институт «amici Augusti» (друзья принцепса). Причем такого рода дружеские связи носят почти что официальный характер. Пред нами своего рода заключение пакта о мире и дружбе или же, напротив, о враждебности и войне… Валерий Максим сообщает, как об inimicitia (вражде) объявлялось в народном собрании. Личные враги Эмилий Лепид и Фульвий Флакк, будучи избраны цензорами, поспешили публично, в народном собрании, заключить дружеский союз, дабы тем самым всем показать их намерения. Сципион Африканский и Тиберий Гракх, наоборот, публично расторгли узы дружбы, но затем, оказавшись на соседних местах на Капитолии, за пиршественным столом на празднестве в честь Юпитера, вновь заключили дружеский союз, особо отмечая соединение десниц («dexteras eorum concentibus»), что является своего рода символом достижения людьми согласия.
Перистиль в доме Веттиев. Помпеи
Что лежало в основе такого рода дружеских союзов? Более всего и чаще всего то же, что и сегодня, – оказание участвующими в содружестве сторонами друг другу взаимных услуг. Согласно разъяснениям Цицерона, дружба крепится не только узами товарищества или сердечной привязанностью, но и «лучшими услугами со стороны каждого из нас». Он сравнивает их с «брачным союзом», относя сюда как родню и друзей, так и товарищей «в публичных делах». Для поддержания дружбы, по его словам, необходимы такие лучшие качества, как благочестие, доброта, благородство души, благосклонность и обходительность. Демокрит считал дружбу эквивалентом социального бытия («не достоин жить тот, кто не имеет настоящего друга»), а Сократ подчеркивал, что дружба – это важнейший институт взаимовыручки и взаимопомощи («друг доставляет то, чего не хватает другу»). Древние отдавали дань встречающимся рациональным или прагматическим началам в дружбе. Аристотель подчеркивал необходимость того, чтобы в дружбе обе стороны отвечали друг другу взаимностью. Только тогда «добродетель называется дружбой, если есть отплата». Впрочем, древние также разграничивали понятия идеальной дружбы ради удовольствия и дружбы материальной, ради выгоды. Диоген Лаэртский собрал высказывания людей (киренаиков), что на первое место ставили утилитарно-прагматические цели в дружеских союзах. Аристипп говорил: «Друга имеют ради собственной пользы, как член тела, пока он при тебе». Эгесий (Гегесий) и вовсе довольно цинично заявлял: «Нет ни почтительности, ни дружбы, ни добродетели, поскольку их изыскивают отнюдь не ради них самих, но ради той пользы, что они нам доставляют: если нет выгоды, они исчезают». Иначе говоря, дружба – это всегда обмен, хотя и не всегда товарообмен. Впрочем, многие не соглашались со столь приземленной трактовкой этого высокого, важного общечеловеческого чувства.
Одиссей и Пенелопа
В корне неверно определять дружбу, базируясь исключительно на социально-экономических интересах. Ведь есть еще много аспектов людских отношений и связей, которые не исчерпываются областью выгоды. Цицерон о дружбе сказал: «Как мы добродетельны и щедры не в ожидании благодарности (ведь мы не пускаем добродетель в рост, но подвигаемы к щедрости природой), так и дружбу мы считаем желанной не в надежде на вознаграждение, но потому, что вся ее выгода заключается в самой любви». Кроме всего прочего, в дружбе, в высокой дружбе воплощается лучшая сторона личности человека. Такая дружба зачастую ведет к подвигу, к культурному или же этическому совершенству. Так, Эпикур считал, что она ценна и сама по себе. Взаимная привязанность очищает людские отношения от всяких эгоистических расчетов. «Из того, что доставляет мудрость, делая счастливейшей жизнь в целом, величайшим благом является обладание дружбой». В дружбе находим укрытие от всяческих бурь житейских.
Общий вид площади перед Пантеоном
На улицах и площадях Рима, да и других городов можно встретить множество людей, составивших некий особый класс под названием «праздношатающихся». Современный Тиберию поэт писал, что они «ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают, вечно суетятся и в результате только всем надоедают». Сенека сравнивал их с муравьями, которые без плана и цели бегают по дереву то туда, то сюда (сравнение неудачное, ибо муравьи трудолюбивее большинства людей и их никак не отнесешь к праздношатающимся). Такого рода люди есть и в Москве, и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Токио, и в Пекине, и в нынешнем Риме или Берлине. «Столица была настоящим центром суетливого безделья, которое и процветало в ней больше, чем в каком-либо другом городе». Одни спешили нанести ненужный визит, другие – на глупую встречу, третьи желали принять участие в попойке, четвертые сделать очередную, и скорее всего совершенно ненужную, покупку, пятые посещали даму, не доставляя ни ей, ни себе большого удовольствия. Среди них немало и тех, кто все время стремился попасть на какие-то пустые официальные церемонии. Себя показать и на людей посмотреть. Галиен так описал день римлянина: «Ранним утром каждый делает визиты; потом многие идут на форум послушать судебные прения; еще большая толпа направляется полюбоваться бегом колесниц и пантомимами; многие проводят время в банях за игрой в кости, за пьянством или среди удовольствий, пока не очутятся вечером на пиру, где развлекаются не музыкой и не серьезными удовольствиями, а предаются оргиям и разврату, засиживаясь часто до следующего дня». Большинство высших чиновников в Риме (как и повсюду) суетились не просто из потребности куда-то бежать или двигаться, нет, они хотели заработать, получить выгоду. Ненасытная жажда богатств одолевала их и была главной причиной суеты, наполнявшей собой улицы, площади, дворцы Италии. Давая людям положение, отличия, почести, богатство, влияние, деньги считались высшим благом. Они – бог Юпитер, которому поклоняются и служат.