Древняя Греция - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Миронов cтр.№ 174

Один из древних некрополей

Конец Павсания таков. Когда он стал налаживать связи с Ксерксом, стремясь заполучить власть над всей Элладой (пусть и в качестве персидского сатрапа), и предложил ему власть над Спартой и Грецией, перс отреагировал сдержанно. Не помогло и то, что он посватался к девушке из рода Ахеменидов… Но факт остается фактом – Павсаний был готов предать малую и большую родину, как некий серый лис предавал (и не раз) свою большую и малую родины. Даже потеряв надежду на власть у себя на родине, он попытался вести переговоры с персами, смертельным врагом эллинов. Надеялся, что те оценят по заслугам его предательство. Узнав об этом, спартанцы долго колебались. Письмо Павсания к сатрапу Артабазу стало веской уликой измены. Коль скоро Павсаний обвинялся в этом, ему уже не было спасения. Не помогло и то, что он, как и Фемистокл, названный сообщником, был известным человеком… Одним словом, спартанцы, несмотря на то что он спрятался в священном храме, замуровали его там живьем. Когда он потерял силы от голода, предателя вынесли и бросили в овраг, где он и испустил дух. Спартанцам, к их чести, хватило воли, ума, мужества уничтожать предателей. Мы же позволяем негодяям спокойно разгуливать по улицам, выступать с речами, создавать партии, печатать книги, посещать соревнования и театры, отмечать юбилеи, и награждаем их, хотя смерть была бы им самой достойной наградой. Но и в этом нет ничего необычного для греков (и для нас). Вспомним, во времена вторжения персов в 490 году до н.э. дорогу полчищам персов вглубь Греции (когда случилась Марафонская битва) указывал не кто иной, как бывший афинский тиран Гиппий, сын Писистрата.

Менелай с телом Патрокла

Греки своенравны, корыстолюбивы, эгоистичны, как и их «лучезарные боги». Все они отличались лицемерием, коварством, жадностью, склочничеством. Взгляните хотя бы на то, как ведут себя эти боги? Могучего и храброго Патрокла бьют сзади (подло, со спины). О гибели Патрокла (в XVI песне «Илиады») Гомер говорит:

Почему бог торговли Гермес так благосклонен к воровству? Говорят, дело в традиции. Мол, у греков во время праздника Гермеса Хариодота разрешалось воровать одежду. Говорят, что сей обряд проистекал из того, что, когда самосцы покинули остров, чтобы поселиться по указанию оракула на острове Микале, они десять лет жили там грабежом. Как мы убедились, все без исключения не упускали случая ограбить побежденных, как и их боги. Думаю, понятна и реакция Эпикура: «По правде, всех богов я ненавижу!»

Пракситель. Гермес с Дионисом. IV в. до н.э. Мрамор

Итогом этого безудержного стремления людей к богатству и власти в государствах античного мира стала всеобщая зависть, ненависть, подозрительность, недоверие, взаимная вражда. В начале истории греки позволяли себе крупные траты разве что при погребении близких. Считалось в порядке вещей, если достойного человека, мудреца, героя в последний путь проводят с честью. Пышные похороны государство устраивало воинам, павшим в битвах за отечество. При Солоне и Ликурге появились законы, наказывавшие за чрезмерную тягу к роскоши. Но вкусы и нравы афинян меняются со временем.

По мере того как богачей становилось все больше, а благосостояние элиты росло полисы стали клониться к закату (как ни «странно»). Хотя секрет эволюции довольно прост. Люди совсем потеряли совесть, готовы были почти открыто идти на грабеж и воровство (государства, близких, храмов). Не оставалось ничего святого. Полибий сказал о греках, что если им доверить хотя бы один обол из общественных денег, они с удовольствием возьмут и его. Причем если даже и выдадут расписку, ни за что не поступят с общественными деньгами честно (то есть, попросту украдут). Среди греков, как и среди других, росло имущественное расслоение. С ростом богатств нравы еще более испортились. Бедные ненавидели богатых, а крестьяне чувствовали все большую неприязнь к горожанам. Эгоизм и индивидуализм побуждали людей стремиться к роскоши, богатству, удовольствиям. Древнегреческий поэт так скажет:

Среди греков всегда можно было найти тех, кто за деньги охотно был готов услужить персидским, карфагенским, македонским, римским интересам. Одним из таких подлецов был Демад, не знавший никаких других соображений и интересов, кроме личных. В отношении «родных Афин» он всегда искал случай обрести хоть какую-нибудь выгоду, признаваясь, что ему абсолютно наплевать на патриотизм. Он не желает способствовать делу расцвета государства и упрочению его роли «в делах вселенной». Дройзен говорит о нем: тот был талантлив, но лишен характера, блестящ, но поверхностен, скорее болтлив, чем красноречив. Главный его инстинкт, которому он служит, – жадность к деньгам. Антипатр метко сказал о Демаде – тот подобен жертвенному животному, от которого в конце концов ничего не останется, кроме языка и брюха. Сколько же подобных «демадов», безмерно жадных до бешеных денег, повидали за последние десятилетия (и видим по сей день) в многострадальной России.

Всюду торжествуют наглость и подлость. Девиз только один: «Человек – это деньги» (Алкей). Бедность подавляет народ, но это никого не волнует. Дурные и злые обогащаются и процветают, а добрые и бедные нищают, опускаются и гибнут. Солон призывал людей опомниться, обуздать их корыстолюбие. Наглость до добра не доведет. Он предупреждал богатых и знатных («великих мужей», «более могущественных и превосходящих силой») – всему есть предел. Вы пресыщены буквально свалившимся на голову неправедным богатством! Ведете роскошную жизнь! У вас власть и сила! Но вы губите вашей преступной политикой Родину!

П. Брейгель. Алчность. Гравюра. 1558 г.

Однако Солон не жалует и вождей демоса. Те ничуть не менее наглы и подлы, чем проклинаемые ими олигархи. Они только делают вид, что противостоят олигархам и режиму плутократии. На деле они и сами погрязли в политиканстве, лицемерии, аферах, обмане, лжи. При них «все пошло навыворот», как утверждает Лукиан. Подобное произошло в Греции после смерти Перикла (428 г. до н.э.). Когда тот не оставил преемника, Народное собрание, в нашем случае Дума, подпало под влияние разбогатевших простолюдинов. Владельцы крупной собственности не только становятся членами Народного собрания, но и начинают открыто манипулировать голосами. Среди подобной публики: торговец паклей Евкрат, торговец овощами Лисикл, владелец кожевенной мастерской Клеон, стоявший во главе афинского демоса в течение семи лет (424 г. до н.э.). Клеона сменил торговец лампами Гипербол (историк Фукидид называл его «гнусным»). Среди лидеров греческих «демократов» оказался даже банщик (Клиген). Греция и Рим тем и замечательны, что их типы прекрасно дожили до наших дней почти без изменений. Вождей демоса тогда называли «демагогами». Отрицательный смысл эпитет приобрел позднее, когда вся мерзость, продажность и ничтожность господ, умело играющих на низменных инстинктах толпы, на зависти и социальных ожиданиях, стала вполне очевидна. Клеон, сменивший на посту Перикла, превратил народную трибуну в цирк, подобие клоунады. По свидетельству Плутарха, он перестал соблюдать всякие приличия на возвышении для оратора: «Он был первым, кто, говоря перед народом, стал вопить, скидывать с плеч плащ, бить себя по ляжкам, бегать во время речи». В афинском (как и в российском) собрании, можно было увидеть немало тех, кто выделялся не знаниями и культурой, а дикими выходками и броскими речами. Конечно, вся эта вульгарщина примитивна. Но при убогих вкусах срабатывает. Хлесткая фраза, пустая болтовня, громкие лозунги близки вкусам неразвитой и хамоватой аудитории. Ее прекрасно высмеял Аристофан в комедии «Всадники». Говоря об одном из таких вождей простонародья, Аристофан характеризует его так – «пройдоха страшный, негодяй отъявленный». Тот льстит народу: «О государь Народ!» А в результате тот же самый народ, с которого он «взяток требует», он же и «под розги подведет». В этой связи стоит вспомнить, как некогда Александр Македонский направил верного Буцефала в Народное собрание, дав понять, что тот нисколько не хуже депутатов.