Так что, пришла мне повестка, куда явиться и что иметь с собой. Это, как я понял, потому, что если в нынешней системе отсчёта год моего рождения тысяча девятьсот пятый, то мне в аккурат двадцать семь, то есть приближается предельный срок для призыва. Это, как я помню по своему времени, а как положено сейчас — не разбирался.
Нестройная колонна молодёжи, чуть не на десять лет младше меня, прошествовала на станцию, где погрузилась в теплушку — крытый товарный вагон с нарами. Стук колёс, жаркая Астраханская степь и через несколько часов — прибытие в палаточный лагерь, где ночью много диких комаров. Шевелюру мою вместе с бородой снёс под корень деловитый парикмахер кусачей машинкой с ручным приводом, врач убедился, что руки и ноги у меня на месте и послал в баню в продуваемой ветром палатке, вслед за чем состоялось получение обмундирования. Вот тут я и узнал, что гимнастёрка не застёгивается до самого низа, а имеет только прорезь для головы… ну про подшивание подворотничков — это и во время моей службы было.
К счастью, бритву я с собой взял, потому что она упоминалась в списке вещей, которые следовало иметь при себе на сборах. Но пользоваться этой опасной штукой я, как раньше не умел, так до сих пор и не научился. Поэтому побрился неважнецки, за что получил от взводного выражение неудовольствия и был направлен на «доработку». Во второй раз щетину удалил удачней, если к разряду удачи можно отнести мою порезанную во многих местах харю. В общем, невзлюбил меня командир за неловкость и неопрятный внешний вид.
Старшина Михалёв, выслушав доклад о прибытии в его распоряжение, велел мне запрячь Каурку и ехать на станцию встречать ротного. Посмотрел он на мои старания — ну не знаком я с этой технологией — а потом велел прекратить «озадачивать животную» и приступить к уборке навоза.
— Здравствуй, Кобыланды, — приветствовал меня коренастый солдатик невысокого роста, что ковырялся в загородке. — Ты тоже будешь конюшня работать?
— Я Иван, — отвечаю. — Наверно, буду, если прикажут. А ты почему меня кобылой назвал?
— Моё имя Кобыланды значит большой кот… я плохо говоришь по-русски. Меня имя командир услышал — посылал кобылам. Сказал, так написано на моём рту.
Поглядел я на парня — казах, наверное. Разрез глаз восточный, волосом чёрен, хотя при таком коротком ёршике с цветом шевелюры я могу и ошибаться. Не вредный оказался этот Кобыланды — показал, где лопата, и куда нужно выносить навоз и как складывать. Он меня потом научил и запрягать-распрягать, и седлать-рассёдлывать, чистить, поить — много тут моментов, до которых я раньше никакого касательства не имел.
Он и побрил меня разок, показав, как это делается — тут особое внимание нужно уделить подготовке собственно бритвы — направить её на ремне. Как-то помаленьку подружился я с этим парнем. Он оказался большим знатоком не только лошадей, но вообще всяких солдатских хитростей. С поваром дружил, со старшиной ладил. А за деньги вообще легко мог достать всё, что угодно. У меня бабло водилось — я ведь хороший заработок имел, а тратить было особо некуда. Так что и сахарок у нас водился, и заварка добрая — любили мы чаёк погонять. И другие парни с конюшни нашим обществом не пренебрегали — Кобыланды был превосходным слушателем: внимательным и ценящим любые повествования.
Сам редко говорил — русский его был по-прежнему не твёрд. Я ему сразу объяснил, то на его рту ничего не написано, а потом растолковал, что за штука род и почему… хм… сложная получилась беседа. Не последняя между нами о разных оборотах речи и словечках, что применяются в жизни.
В общем, состояли мы при лошадях — править телегой и ездить верхом я тоже выучился. Другие «водители кобыл» на друга моего поглядывали беззлобно, а я его так и подтягивал по русскому, чтобы хоть чем-то отплатить за хорошее к себе отношение — много ли от горожанина из двадцать первого века проку в этих условиях? Лишний раз помянул добрым словом Дмитрия Ивановича, что сразу меня пристроил в мастерские к машинам и механизмам. А тут — всё на конной тяге. Впрочем, артиллерии я в нашем полку не видел. Может где и есть, но не в этом месте, это точно.
Зато имеются пулемёты — вот они и есть самые сложные из машин. Ну да меня к ним не тянет — я и при лошадях неплохо устроился. Понадобится — разберусь. А как называются все части винтовочного затвора мне Кобыланды рассказал — он трёхлинейку знает назубок и даже слова не коверкает, когда называет. Это, когда нас на стрельбище водили. Так-то, в обычной жизни оружие где-то хранится отдельно от солдат — его выдают только часовым. То есть похоже на то, что в моё время.
Нормально мне живётся в армии: ходить строем с песней не надо, атаковать через голое поле опушку далёкого перелеска никто не заставляет. Привези, отвези, прибери — ничего сложного. Старшину мы не огорчаем, и он нас не гоняет лишнего — с понятием дядька.
* * *
Вдруг ни с того, ни с сего — барабан, труба — и весь народ куда-то побежал. Нам, ездовым, выдали карабины с боевыми патронами и велели запрягать и ставить телеги под погрузку: командирские чемоданы, в основном, да железные ящики со штабными бумагами. Потом мимо прошла полковая колонна — скатки шинельные у всех, раздутые подсумки, набитые вещмешки — то есть загрузили людей по-полной. Те же пулемёты системы «Максим» на себе волокут, отделив от станка. Коробки с лентами — всё на руках, плечах и поясах.
Колонна не так уж велика — похоже, полк у нас сильно некомплектный. Оно и понятно — это, скорее, учебная часть, чем боевая. Ну, думаю, не иначе большая учебная тревога под конец сборов, чтобы поглядеть, как подготовлен личный состав к тому, чтобы переносить тяготы и лишения. Тем более — палатки так и оставлены, где стояли. Ну да по всем прикидкам, некуда их грузить — телеги и без того полнёхоньки. Лошадей и повозок на весь полк десятка два, не больше. В общем, побродим походом, да и вернёмся обратно — тут и к гадалке не ходи. Я ведь припоминаю, что в эти годы наши где-то в Средней Азии гоняли басмачей, а больше ничего тревожного, связанного с вооружённым противостоянием, в Стране Советов в это время не было. Ну, может, с японцами какие проблемы случались, так в те края и поближе нашлись бы войска, если что. Поэтому — никакого беспокойства в душе. Явно у нас сейчас проводится чисто учебное мероприятие.
Недолго мы двигались своим ходом — до станции дошли, а это недалеко. Погрузка, теплушки, стук колёс, а уже вечером пересели на пароход. Это мы в Астрахань пришли. Вот тут с лошадками да грузом и покорячились, пока завели, затащили и разместили. В Баку — опять сели на поезд… и пошли гулять слухи, будто в Грузии что-то произошло, и заварились там дела нехорошие против Советской Власти. Стало быть, пришла пора с оружием в руках выступить на защиту завоеваний Революции.
Так куда я, скажите, попал? В смысле — в когда? Вернее, в какую страну? Год у нас нынче тридцать второй, лето на дворе. В Кремле сидит грузин Сталин, и ещё где-то есть как минимум ещё и второй грузин — Берия. Хотя, второе имя как-то тут пока ни разу не поминалось, но он точно где-то был. Не могла эта парочка допустить безобразий на своей родине — они же многих там знают. А ещё на слуху фамилии Орджоникидзе и Микояна — они ведь тоже с Кавказа. В общем — непонятная ситуация.