Всеобщая история любви - читать онлайн книгу. Автор: Диана Акерман cтр.№ 85

Имеет большое значение и богатство. Самке нужен щедрый самец, который мог бы защищать и содержать свое потомство. Когда жук из семейства огнецветок ухаживает за самкой, он показывает ей глубокую впадину на своем лбу: это одно из его больших преимуществ, предмет гордости. Это производит на самку вполне благоприятное впечатление. Да, правда, чертовски глубокая впадина. С точки зрения жуков, он жук «что надо» – щедрый, хорошо обеспеченный. И тогда она хватает его голову, лижет ее и позволяет ему с собой спариваться. А в своей трещине он скрывает небольшую дозу яда, к которому у самки иммунитет: этот яд защитит ее будущие личинки от муравьев и других хищников. Во время брачной игры он дает его самке только попробовать, чтобы она поняла, что уступить ему – в ее интересах, потому что во время спаривания она, вместе с его спермой, получит прекрасный подарок в виде этого драгоценного химического вещества. «Это как если бы он показал ей толстый бумажник, – объясняет энтомолог Том Айснер, – и сказал: “На счете в банке у меня еще больше”».

Самки птиц-шалашников из Новой Гвинеи выбирают разносторонне одаренных самцов – тех, кто собирает больше украшений для гнезд, конструирует самые экстравагантные гнезда и исполняет лучшие танцы. Всякий самец, не являющийся талантливым дизайнером интерьеров и строителем, – болван. Поэтому самцы создают архитектурные чудеса (иногда почти трехметровой высоты) из прутьев, листьев и кусочков лишайников и папоротников. Потом они украшают гнезда орхидеями, раковинами улиток, крыльями бабочек, цветами, кусочками угля, перьями райских птиц, семенами, грибами, панцирями жуков, кончиками шариковых ручек, зубными щетками, браслетами, ружейными патронами и чем угодно еще, что только могут найти. Они всегда тщательно продумывают сочетание цветов, среди которых обычно преобладает синий. Страсть к украшательству сводит самцов с ума. Когда цветы вянут, шалашники ежедневно заменяют их свежими. Исследователи насчитали целых пятьсот элементов декора в одном «шалаше». А поскольку между самцами, пытающимися по-пиратски разграбить гнездо соседа, утащив из него украшения, разворачиваются свирепые битвы, хорошо оборудованный «шалаш» свидетельствует о силе самца. Самок привлекают самцы с просторными, художественно оформленными холостяцкими квартирами в хорошем состоянии. Чтобы построить соблазнительный «шалаш», объясняет Джаред Даймонд, «самец должен быть наделен физической силой, ловкостью и выносливостью, а также умением вести поиски и хорошей памятью – это как если бы женщинам приходилось выбирать мужей на основании результатов соревнования по троеборью, дополнительно включающего игру в шахматы и состязания по шитью». Если самку привлек птичий эквивалент роскошной квартиры и сверкающей красной спортивной машины, самец склоняется к ее лапкам, призывно кудахчет и пронзительно кричит, одновременно танцуя вокруг нее и указывая своим клювом на разные «произведения искусства». Самцу нужно только одно – оплодотворить ее своей спермой. Следовательно, самое главное – это шумное обольщение; ухаживание для него – дело всей жизни. Самец надеется привлечь как можно больше самок и с ними спариться. Однако самке нужно получить семя только одного выдающегося самца, а потом улететь, чтобы строить скромное, неприметное гнездо, в котором она будет растить птенцов сама.

Если наша влюбленная парочка решит пойти после обеда танцевать, или в ночной клуб, или в бар, их встретят звуки популярной музыки. И не важно, что это будет за музыка – рок, кантри или «попса», – вся она будет о любви. Эстрадная музыка зациклена на любви. Вряд ли это будет песня о работе – «Возьмись за эту работу и убейся на ней» ^[60]. Или горькая песня о тех жертвах, на которые идут родители, чтобы воспитать своих детей. Вы не услышите песен о прелести дуговой сварки или об удовольствии катания на санях. Популярные песни подвергают человеческие отношения вивисекции. Они – главный источник знаний о любви для подростков. Волны эфира стали нашими трубадурами. Люди по всей стране могут включить свои автомобильные радиоприемники, телевизоры или CD-плейеры – и одновременно слушать одни и те же песни. В популярных песнях озвучены наши мифы о любви и любовные идеалы, которые разделяем все мы. Грубо и расчетливо они предостерегают нас о том, что за любовь придется платить, и о том, во что она может обойтись. Но они же рассказывают нам и о ее потенциальном величии. Они советуют нам, кого любить; как узнать, настоящее ли это чувство; что делать, если тебя предали, и как взять себя в руки, если любовь умерла. Мы постоянно влюблены, ищем любви, теряем любовь или травмированы любовью – короче говоря, мы «околдованы, взволнованы и смущены» ^[61]. И обо всем об этом – наши песни.

С точки зрения эволюции, мы не нуждаемся в музыке, чтобы совокупляться, но она кажется нам гипнотической и обольстительной. Говоря на языке чистых эмоций, музыка помогает ухаживанию, и в большинстве культур музыка – составная часть брачных ритуалов. У индейцев народа шайенн ухаживание занимало много времени и было очень романтичным. Индеец мог прятаться за деревьями, ожидая, когда дама его сердца пройдет мимо, а потом исполнял для нее серенаду на особой любовной флейте. Постепенно его мелодии прокладывали путь к ее сердцу. Потом он добивался ее с помощью комплиментов, подарков и знаков внимания. Однако до свадьбы она с ним не спала. С наступлением половой зрелости шайеннская девушка надевала на себя пояс целомудрия и носила его до вступления в брак. Она могла заставлять своего ухажера ждать пять лет или больше, что давало ему массу времени в совершенстве овладеть своей флейтой – фаллическим символом прекрасной музыки, источником которой станет его тело.

Шайеннская девушка почувствовала бы себя неловко, если бы ее поклонник пел песни с откровенно сексуальным подтекстом. Не могу себе представить, как бы она отнеслась к таким популярным песням, как «Исцеление сексом» ^[62]. Любовные песни двадцатых годов «воспевали беззаботные ночи и безумные дни, – говорит Ричард Роджерс, – и стремительно ворвались в ночные кошмары и фантазии тридцатых… Если человек мог петь, очереди безработных за бесплатной едой казались уже не такими тягостными». В тридцатых, сороковых и пятидесятых годах женщины в песнях тосковали по любви, которая бы их спасла, дала бы их жизни смысл и направление. Без любви женщина ничего не стоила. Что бы ни сделал мужчина для женщины, дар его любви все равно оставался неоплатным. Поэтому были популярны такие песни, как «Ничего не поделаешь, но я люблю этого мужчину» ^[63]: мужчина, о котором в ней поется, – ленивый и недостойный, но героиня песни все равно рада его любить. Мужчины идеализировали женщин, считая их ангельскими созданиями, способными околдовывать, похищать их сердца, порабощать помыслы и заставлять чувствовать себя безумцами. Способность свести своей любовью мужчину с ума – это единственная реальная сила, которой обладала женщина. Женщина не могла открыто говорить о радостях секса. Если такие певицы, как Билли Холидей, иногда ворковали про то, что «мясо у костей вкуснее», это считалось восхитительно скандальным. Когда в пятидесятых и шестидесятых годах стал бешено популярным рок-н-ролл, песни о любви тут же стали отражать социальную революцию, безудержный секс, любовь как нечто мистическое; табу среднего класса были отброшены. Любовь снова стала религией – чем-то таким, что могло спасти мир, – как это провозглашали «Битлз» и другие группы. В восьмидесятых годах мужчины в популярных песнях были одиночками, которые хотят секса, но не желают связывать себя обязательствами. «Детка, детка, не прицепляйся ко мне» ^[64], – предостерегала типичная песня, потому что мужчины были упрямы, бедны и беспокойны и «не годились для брака». Нынешние популярные песни, как правило, умней и циничней. Теперь, когда секс абсолютно доступен, а запреты и отказ от желаний уступили место откровенности, прежние эвфемизмы в песнях, застенчивые и романтические, сменились воплями грубого желания. Слова песен стали сексуальней и временами похотливей, а непритязательные сетования превратились в жесткие истины неприкрытой реальности. Однако герои многих современных песен снова мечтают о безоглядной любви. Психологи Шляхет и Ваксенберг полагают, что, возможно, это объясняется «возрождением интереса к долгой любви. Такова реакция на культуру нарциссизма и потребления, в которой подчеркивается превосходство индивидуального над человеческой потребностью выстраивать отношения взаимозависимости. В результате члены эгоистического общества потребления чувствуют себя опустошенными и отчужденными, не имея ничего, кроме быстродействующего наркотика новых ощущений, дающего лишь временное успокоение.