Всеобщая история любви - читать онлайн книгу. Автор: Диана Акерман cтр.№ 81

Любовь – это единение и слияние с любимым. Большинство людей страстно о ней мечтают, хотя есть и такие, кого пугает и сама мысль о ней. Что, если любовь их задушит, поглотит, обессилит? Близкие отношения требуют невероятного мужества, смелости канатоходца, они опасны. Тебя могут унизить, заставить переживать старые травмы, ты можешь потерять лицо. И перверсия – это защита от подобной близости. Вместо того чтобы признать уязвимость и сложность реальных отношений, в которых на кону стоит все, человек придумывает себе фантазию – достаточно жестокую и табуированную, чтобы быть сексуально возбуждающей. При этом, разумеется, происходит расчеловечивание партнеров. Людям доверять нельзя – можно доверять лишь их телам или таким фетишам, как ножи и хлысты. Или людям, предлагающим себя в качестве фетишей. Возбуждает сексуальный театр, а не партнеры. Если они расчеловечены, то уже не представляют угрозы. Но сексуальное возбуждение все-таки остается. Чаще всего это драма мести, хотя участники действа этого и не подозревают. Эксгибиционист – это, как правило, тот, кого унижали в детстве и кто испытывает потребность унижать или подчинять себе других людей – обычно посторонних и публично. Извращения – это то, к чему прибегают люди, потерпев крах в личной жизни.

Но почему близкие, доверительные отношения так пугают? Рассказывая правду о своей жизни или чувствах, вы сообщаете другому человеку интимную информацию о себе, которую можно перевести на любой язык, конвертировать в любую валюту. Вы никогда не знаете, когда ее могут использовать против вас, как далеко ее могут распространить, в какие недружественные руки она может попасть. В сравнении с этим дать другому человеку распоряжаться своим половым органом – это нечто безличное. Члены семьи вынуждены поддерживать друг с другом более тесные отношения – и все-таки могут скрывать какую-то – опасную – часть своей жизни. Ребенок обнаруживает, что ему почти невозможно скрыть свою сексуальность, а его тело выставлено на обозрение членов семьи и становится предметом семейного обсуждения, тогда как и тела родителей, и их сексуальная жизнь большей частью скрыты от стороннего взгляда. Его родители – которые успешно учат ребенка, как ему надо есть и как поступать, как снимать штанишки и писать, как рассуждать, – не учат его, как стать эротичным. Это столь же естественное проявление его жизни слишком постыдно и слишком стеснительно, чтобы его обсуждать. Дети узнают об этом случайно, как придется, – от друзей, из книг и журналов, из фильмов, телепрограмм и рекламы, а также подглядывая за взрослыми.

Сначала мы испытываем шок, но потом привыкаем. Некое психическое оцепенение возникает из-за того, что сексуальность раз за разом преподносится как мода. И мы в этом не уникальны. Гульфик, как мы уже видели, стал модным аксессуаром для нескольких поколений европейцев. Взглянув на особенного модника Елизаветинской эпохи, мы обнаруживаем у юноши мощно эрегированный кожаный гульфик, украшенный лицом горгульи, чей взгляд устремлен назад. И где-то под ним располагается самый обычный половой орган. Напоминает волшебника из страны Оз с его мощным громовым гласом, который, как оказалось, принадлежал невысокому человечку с мегафоном, скрытому под костюмом волшебника. В конечном счете именно это мы обнаружим под любыми опилками: еще один аспект нашей человечности, еще один кусочек огромного пазла. И этот кусочек пазла, который я держу в руках сейчас, пытаясь вставить его на место, изображает голое бедро мужчины или женщины, а на заднем фоне проступает нечто тревожное и таинственное – пара темных зачарованных глаз.

А теперь, для контраста, давайте посмотрим, что представляет собой самое распространенное проявление любви – и на публике, и в частной жизни. Следующая глава, «Поцелуй», впервые появилась в моей книге «Всеобщая история чувств» в несколько другом виде, но ее место – и здесь тоже, поскольку любое размышление о любви не может обойтись без слов о поцелуях.

Секс – это наивысшая степень близости с самым интимным соприкосновением, когда мы, как две инфузории-туфельки, проникаем друг в друга. Во время любовных игр мы делаем вид, что пожираем друг друга, перевариваем друг друга; мы питаемся друг другом, пьем жидкости друг друга, забираемся друг к другу под кожу. Целуясь, мы объединяем наше дыхание, словно открывая любимому человеку ворота крепости нашего тела. Мы укрываемся теплой сетью поцелуев. Мы пьем из источника уст партнера. Отправляясь в путешествие по телу любимого, мы снаряжаем караван поцелуев. В пути мы составляем карту новых земель – кончиками пальцев и губами – и останавливаемся у оазиса соска, у холма бедра, у извилистого русла реки позвоночника. Это своего рода осязательное паломничество, приводящее к храму нашего желания.

Чаще всего мы, прежде чем действительно увидеть гениталии любимого, сначала их трогаем. Как правило, наше атавистическое пуританство не позволяет нам показываться друг другу обнаженными до того, как мы поцелуемся и приласкаем друг друга. Везде есть свой этикет, протокол – даже и в бурном, безудержном сексе. Но целоваться можно почти сразу же, и, если два человека любят друг друга, поцелуи – это скорее не прелюдия к совокуплению, а знак глубокого расположения. Бывают дикие, жадные поцелуи – и бывают поцелуи бесшабашные. А бывают поцелуи трепетные и нежные, как перышки какаду. Как будто бы это такое слово из сложного языка любви, которое можно произнести, лишь когда губы соприкасаются и заключается безмолвный договор, запечатанный поцелуем. Секс может быть голым, простым и неромантичным, однако поцелуй – это апогей сладострастия. Он требует времени, но расправляет крылья души в сладостном труде любви, когда тело трепещет, пылая от предвкушения, но до удовлетворения еще далеко, о нем только мечтают, и в сладостном томлении постепенно нарастает накал эмоций и страсти.

В начале шестидесятых, когда я училась в школе, хорошенькие девушки не занимались любовью с парнями – большинство из нас просто не знали, как это делать. Но целоваться-то нам было можно! Мы часами целовались на поломанном переднем сиденье чужого «шевроле», который, когда ехал, дребезжал так, будто грохнулся буфет с целым сервизом. Мы целовались самозабвенно, мчась на мотоцикле и изо всех сил стиснув руками сидящего впереди парня; мотоцикл трясло так, что наши бедра едва не превращались в желе. Мы страстно целовались около бассейна с черепахами в парке, или в местном розарии, или в зоопарке. Мы целовались нежно, понемногу и смущенно. Мы целовались жарко, и наши языки раскалялись докрасна. Мы целовались, забыв о времени, потому что влюбленные всего мира поняли бы наше желание. Мы целовались дико, почти болезненно, с невероятным, изматывающим упорством. Мы целовались тщательно, изощренно, словно придумывая поцелуи. Мы целовались украдкой, встречаясь между уроками в школьных коридорах. Мы вдохновенно целовались в темноте во время концертов – так, как, по нашему мнению, целовали своих дам такие музыкальные рыцари страсти, как участники дуэта «Праведные братья» (The Righteous Brothers). Мы целовали одежду или вещи, принадлежащие нашим парням. Мы целовали ладони, посылая парням через улицу воздушные поцелуи. Мы целовали подушки по ночам, воображая, будто это наши парни. Мы целовались бесстыдно, со всей жизнерадостной энергией молодости. Мы целовались так, как если бы поцелуи могли нас спасти от нас самих.