Всеобщая история любви - читать онлайн книгу. Автор: Диана Акерман cтр.№ 2

Когда Элизабет Барретт Браунинг написала свой знаменитый сонет «Как я люблю тебя?», она стала «считать способы» не потому, что у нее был арифметический склад ума, а потому, что английские поэты всегда искали личные приметы своей любви. Нас, то есть общество, смущает любовь. Мы относимся к ней так, словно это что-то непристойное. Мы принимаем ее неохотно. Даже само слово «любовь» мы произносим запинаясь и краснея. Но почему же мы стыдимся такого красивого и естественного чувства? Обучая студентов литературному мастерству, я иногда давала им задание – написать стихотворение о любви. «Будьте точными, сохраняйте индивидуальность, умейте описывать. Но только не используйте штампов, – предупреждала я их. – И никаких скабрезностей». Это задание я даю отчасти потому, что оно помогает им понять, как мы зажаты, когда речь идет о любви. Любовь – это самое важное в нашей жизни, страсть, ради которой мы сражаемся не на жизнь, а на смерть, – и все-таки чувствуем себя неловко, боимся назвать ее своим именем. У нас нет гибкого словаря, чтобы говорить или думать о ней напрямую. Существует множество колоритных глаголов со значением «воровать», десятки слов для описания тончайших оттенков ненависти, и при этом – ничтожно мало синонимов для обозначения любви. Наш любовный лексикон столь скуден, что поэту приходится выбирать между штампами, вульгаризмами и эвфемизмами. К счастью, это подстегивает фантазию и приводит к созданию произведений искусства, насыщенных богатой образностью. Вдохновенные поэты создают собственные словари. Миссис Браунинг послала своему мужу поэтический абак любви, иносказательно выразивший «сумму» ее чувств. Другие влюбленные пытались определять степень своей страсти столь же изобретательно. В стихотворении «Блоха» Джон Донн смотрит на блоху, напившуюся крови из его руки и из руки его любимой, и радуется, что их общая кровь объединилась в брачном союзе в желудке блохи.

Да, влюбленные чаще всего довольствуются сравнениями и количественными обозначениями. «Ты любишь меня больше, чем ее?» – спрашиваем мы. «А ты будешь любить меня меньше, если я сделаю не так, как ты хочешь?» Мы боимся встретить любовь с открытым забралом. Мы думаем о ней как о своего рода несчастном случае, дорожной аварии, приключившейся с сердцем. Это чувство, которое пугает нас больше, чем жестокость, насилие, ненависть. Нас сбивает с толку и приводит в замешательство неопределенность этого слова. В конце концов, любовь предполагает крайнюю уязвимость. Мы вооружаем человека остро заточенным ножом, раздеваемся догола, а потом просим его подойти поближе. Что может быть ужасней?

Если бы жительница Древнего Египта каким-то чудом оказалась на автозаводе в Детройте, то она, разумеется, была бы сбита с толку. Для нее все выглядело бы непривычно – например, то, что от одного прикосновения к стене помещение озаряется светом, от другого – наполняется теплым, «летним» ветром или потоками холодного, «зимнего» воздуха. Ее поразили бы телефоны, компьютеры, мода, язык и обычаи. Но, увидев, как мужчина и женщина украдкой целуются в тихом уголке, она понимающе улыбнется. Представители любых эпох и жители любых континентов понимают, что такое любовь. Точно так же они интуитивно чувствуют притягательность для них той или иной музыки, даже когда не могут в точности объяснить, что именно она выражает или почему им нравится музыка одного композитора, а не другого. Наша египтянка, предпочитающая подобное птичьему щебету звяканье систра, и современник XX века, любитель напоминающего клацанье челюстей тяжелого рока, разделяют страсть к музыке, понятную им обоим. Так и с любовью. От древности к современности менялись ценности, обычаи, правила этикета, но не величие самой любви. Да, все мы отличаемся друг от друга походкой, жестами, манерой одеваться, но ведь и деловой костюм, и саронг – все это одежда. Любовь тоже любит одеваться как можно разнообразнее: одни ее наряды причудливы и (на наш вкус) шокируют, другие – более привычны, но все они – часть гигантской фантасмагории. Наше сердце – как танзанийский природный парк Серенгети с его разнообразием ландшафтов и животного мира, где стираются различия между эпохами и народностями. Здесь все костры пылают одинаково.

Помните, с каким чувством вы прощаетесь с любимым? Разлука – это больше чем сладостная грусть; расставаться – значит рвать себя на части, если вы с любимым составляете одно целое. Это ощущение сродни мукам голода, и поэтому в обоих случаях мы говорим о боли. Вот почему Амура изображают с колчаном, полным стрел, – потому что иногда любовь пронзает сердце болью. Любовь – благотворная жестокость. Обыденная, как роды, любовь тем не менее – редкость: она всегда застает врасплох, и ей невозможно научить. Каждый подросток открывает ее заново, каждая пара определяет ее по-своему, каждый родитель изобретает ее сам. Люди ищут любовь, как если бы она была городом, погребенным под песками пустыни, – городом, где удовольствие – это закон, где улицы вымощены парчовыми подушками, а солнце никогда не заходит.

Если это так очевидно и широко известно, тогда что такое любовь? Приступив к созданию этой книги, я занялась изысканиями потому, что у меня было много вопросов, и еще не знала, какие ответы на них смогу найти. Как и большинство людей, я верила тому, о чем мне рассказали: что понятие любви было изобретено древними греками, а романтическая любовь началась в Средние века. Но теперь я знаю, насколько недостоверной оказалась эта молва. Романтическую любовь можно обнаружить и в самых ранних рукописных источниках, созданных человечеством. И большинство слов любви, и образы, которыми пользуются влюбленные, не менялись тысячелетиями. Но почему же на ум приходят одни и те же образы, когда люди описывают свои романтические чувства? Меняются обычаи, культура и вкусы, но не сама любовь, не сущность самого чувства.

«Животное притяжение», как мы иногда ее называем. После страстного свидания женщина может назвать мужчину, с которым она переспала, «настоящим животным», подразумевая, что это – похвала его сексуальности. Если она скажет это ему сама, да еще и в шутку зарычит – утехи можно продолжать. И правда: разъяснение множества наших любовных обычаев можно найти в животном мире. Здесь много параллелей. Самцы животных часто дарят своим избранницам нечто подобное обручальным кольцам; самки проверяют благосостояние самцов, а «скромность», в том числе напускная, – такая же козырная карта для самок птиц, насекомых или пресмыкающихся, как и для наших женщин. В этой книге я иногда упоминаю о брачном поведении других живых существ – хотя и не очень пространно, потому что уже подробно писала на эту тему в других моих книгах. Думаю, повторяться будет лишним. (Я сделаю только одно исключение, когда расскажу, что думаю о поцелуях.)

В историческом разделе этой книги я буду рассматривать ближневосточную культуру (Египет), в которой обнаружены самые ранние письменные упоминания о любви, а затем покажу, как менялась природа любви в древнем и современном западном мире, так что, насколько это возможно, я буду придерживаться единой сюжетной нити.

Однако, когда речь заходит об истории любви, надо помнить, что мы больше знаем о любовной жизни представителей высших социальных слоев, чем о любовной жизни простонародья – людей, у которых было мало свободного времени и которые жили в стесненных условиях, деля свой кров и постель с другими бедняками; конечно, их любовная жизнь заметно отличалась от жизни тех счастливчиков, у которых была возможность сибаритствовать и уединяться. К счастью, любви подвластны все, от крестьянина до короля, и в хижинах она цветет так же, как и во дворцах.