– Женщины-люди могут отказаться от своих привилегий, став никем. Тогда они могут быть воинами, но никогда не станут матерями. Так повелели предки. У нарони же есть право измениться, но во всем должен быть порядок. Есть пора свадеб. После нее наступает пора выбора, когда мужчина может стать женщиной, а женщина мужчиной. Особенно из тех, кто не нашел пару или не захотел искать среди представителей противоположного пола. Они проходят ряд испытаний, доказывая, что готовы к превращению. Потом они долго меняют пол, так чтобы к следующей поре свадеб быть готовыми вступить в брак. Это должно быть так. Так завещали предки. Для этого есть четкий свод правил, единый для людей и нарони. И есть запреты! И я не допущу, чтобы Имиринка стала изгоем. Она будущая мать лорда, будущая жена лорда! Она та, кого будут слушаться и любить весь замок и крестьяне! И она нарушила запрет! – подвел итог Бурбурка, тяжело дыша. – Пойдемте. Не хочу надолго растягивать это позорище.
Лорд скрипнул своим троном, когда оттолкнулся от него руками, вставая, и направился к выходу.
– Отвратительный обычай пороть детей, – произнесла Ангелина, подняв, а потом бросив на стол один из ножичков, что в изобилии валялись на струганых досках.
– Ты пойдешь? – спросил я у Александры, которая почти все это время молчала, лишь изредка комментируя свое видение событий.
– И ты будешь на это смотреть? Как шоу? – ответила она вопросом на вопрос, удрученно сгорбившись.
– Остаться здесь и сделать вид, что это тебя не касается, еще хуже. Так хотя бы можно показать девочке свое сострадание, желательно искреннее. Да, это дикий обычай, но здесь мы ничего не изменим. Если мы помешаем, девушку может порвать разъяренная толпа. Ее могут обвинить во всех грехах. Вспомни охоту на ведьм в средневековой Европе, когда сожгли столько несчастных, что даже рожать некому было. Восприми присутствие на экзекуции как комментарий с соболезнованием чьему-то горю в соцсети. Там тоже есть выбор, который может сделать каждый. Можно специально не заметить, можно посмеяться над чужим горем, как делают некоторые выродки, а можно шепнуть: мы с тобой. Это не решит проблему, но поддержит человека, настроив его на то, чтобы самому справиться с горем. Выбор небольшой, но очень важный для человеческой души.
Я подал Александре руку, и она встала со своего места, молча последовав за мной.
– Позову всех, – вздохнула нам вслед Ангелина.
– На это следует взглянуть, – протянул бес, что-то пару раз указав стажеру на чертеже.
– Тебя тоже зацепила речь Егора? – спросила Фотиди, взявшись за перила лестницы.
– Нет, что ты, для меня и люди, и нарони всего лишь материал, как ты соизволила недавно выразиться. Пойду посмотрю, как тут полируют духовные кирпичики. Народное творчество, однако.
– Чурбан бездушный.
– Я хотя бы не притворяюсь, – парировал бес, – как некоторые люди с ножом за спиной. Сначала посочувствуют, а потом ударят побольнее. Я такого вдоволь на Земле насмотрелся, как в Яви, так и в Нави.
– Для тебя Явь и Навь – это все Земля? – спросил я у Мефистофеля, когда мы вышли во двор, где уже поставили деревянный помост со столбом посередине.
– Да. Это единый комплекс миров, который принято называть Землей, хотя правило распространяется на Солнечную систему в целом. Космонавты тоже через нашу Навь проходят, а не через какое-нибудь там межгалактическое чистилище инопланетных зеленых человечков.
Мы встали у самого помоста, где к нам присоединились Ангелина, Света, Оксана, Береста и Ольха. В общем, все мое бабье войско и домовой в придачу. Я даже жалел, что Николая не пустили с нами.
Наконец из боковой пристройки стражник вывел поникшую Имиринку. Он подвел ее к столбу и встал рядом. Вскоре из пристройки вышел Бурбурка с хлыстом в руке. Лорд тоже взошел на помост, сопровождаемый гробовым молчанием и взглядами присутствующих.
– Раздевайся, – буркнул он.
Девочка плохо слушающимися руками сняла через голову простенькое серое платье, больше похожее на ночную рубаху, которое теперь на ней было взамен ярко-синего, расшитого бисером. По ее щекам потекли слезы.
– Привяжи ее, – выдавил из себя Бурбурка, и стражник накинул на запястья девочки веревку, а следом задрал руки вверх и прикрепил путы к железному кольцу, торчащему из столба.
– Отойди, – приказал лорд, когда стражник закончил привязывать Имиринку, а потом обратился к толпе: – Я не буду повторять, за что ее наказываю, но знайте, что законы предков едины для всех живущих на наших землях. Они предписывают бить плетьми не меньше десяти раз.
Он повернулся, закусил губу, а потом ударил плетью по голой спине, оставив ярко-красную полоску. Девочка дернулась и истошно закричала. В толпе послышались причитания. Света отвернулась, все остальные морщились, словно били их, а не ребенка.
– Жаль, что я не могу закрыть глаза, – произнесла Александра, с силой стиснув мою руку.
– Тоже не могу закрыть, не получается, – ответил я.
Десять ударов плетью. Это очень много, это очень долго, это очень больно. Когда просвистел последний удар, девочку отвязали и осторожно помогли сесть на доски. Она захлебывалась плачем и вздрагивала от каждого движения. Подбежала служанка с ведерком и стала протирать спину чистой мокрой тряпкой. Народ не расходился, едва слышно перешептываясь и вытягивая шеи.
На помост взошла Береста и, присев рядом с девочкой, начала водить ладонью над следами ударов.
– Тихо, тихо, не плачь, – приговаривала она. – Я волшебница, и я умею снимать боль. Сейчас она утихнет. Сейчас она пройдет, а потом и все остальное заживет. Тихо, тихо…
Она шептала ласково и вкрадчиво, успокаивая девочку, которая уткнулась лицом берегине в колени. Я вздохнул, а потом повернулся, привлеченный нарастающим в толпе шумом. Слуги и крестьяне расступались перед какой-то женщиной-нарони. Ту всю трясло. Огромные глаза с расширенными до невозможного зрачками блестели безумием. Женщина неровной походкой пошла к помосту.
– Больно. Больно. Больно, – повторяла она.
Через пару шагов она бросилась к столбу, споткнулась, проползла несколько метров, скребя ногтями булыжники, а поднявшись, взбежала на помост, где вцепилась в Бересту.
– Больно. Больно. Больно! – надрывно орала она, перекрикивая загалдевшую толпу.
Я попытался ее оттащить, но невидимый удар, к которому я не был готов, отбросил меня на несколько шагов с помоста на камни. Меня, подбежавшего лорда, стражника и служанку с водой. От удара перехватило дыхание, словно он попал в солнечное сплетение. Насколько я понял, служанка при падении с полутораметровой высоты сломала руку.
– Больно! – в последний раз закричала женщина, выгнувшись дугой, прежде чем ее вопль перешел в нечто протяжное и нечленораздельное. Ее словно варили заживо или сжигали. У меня волосы дыбом встали от такого зрелища.
Светлана рухнула на землю, потеряв сознание. Александра обхватила ладонями голову, присев на корточки. А потом все резко прекратилось. Женщина мешком упала на доски, уставившись в пустоту мертвыми глазами.