Весь план командования СОРа был рассчитан на быстроту исполнения и скрытность. Как и чем планировался их вывоз? В Севастополе находились две подводные лодки Л-25 и Щ-209, пришедшие 29 июня с грузом боезапаса, после выгрузки которого согласно приказу лежали на грунте в районе 35-й береговой батареи в ожидании особого распоряжения.
В ночь на 1 июля ожидался прилет очередной группы транспортных самолетов с грузом продовольствия и боезапаса. Каждый самолет мог брать на борт 25–27 человек. Кроме того, еще с 29 июня 1942 года по приказанию командования СОРа один из транспортных самолетов ПС-84 («Дуглас») из числа прилетевших с боезапасом после выгрузки был поставлен в отдельный капонир под строгую охрану бойцов группы особого назначения Черноморского флота (группа 017). Экипаж этого транспортного самолета находился в постоянной готовности № 1 в самолете, как об этом свидетельствует член группы 017 В. Е. Гурин
[103].
В резерв также были взяты два сторожевых катера СКА-021 и СКА-0101, которые находились на временной стоянке в бухте Казачьей, замаскированные в камышах. Часть экипажа находилась в штольне, как об этом рассказывал старший инструктор политотдела ОВРа С. И. Аверчук и подтвердил в своем письме политрук 2-го звена 2-го дивизиона ОВРа В. В. Демидов
[104].
Таким образом, если для ответственных работников и высших командиров и политработников штабов армии и флота реально имелись средства эвакуации, то для вывоза старшего и остального комсостава планировалось прислать малые корабли типа базовых тральщиков и сторожевых катеров — морских охотников, которые по своим относительно небольшим размерам были очень маневренны, имели большую скорость хода и хорошее зенитное вооружение, поэтому были наименее уязвимы от нападения авиации противника. Катер мог брать на борт до 90 человек с учетом экипажа в 26 человек. Но, как показала эвакуация, фактически в отдельных случаях брал и больше.
Для общего представления даются его тактико-технические данные:
Сторожевой катер типа МО-4 имел водоизмещение 56 тонн, трехслойную деревянную обшивку корпуса при длине 26,7 метра и скорости хода до 24 узлов (44 км в час). Три авиационных бензиновых двигателя. Вооружение: две 45-мм пушки и два крупнокалиберных пулемета ДШК-12,7 мм на тумбах. По отзывам специалистов, это был удачный по конструкции и вооружению морской охотник
[105].
На проработку детальных вопросов перевозки, особенно морем, из-за срочности времени не было.
Что же армия? В войсках об эвакуации не думали, как вспоминают ветераны обороны. Ведь был приказ драться до последнего.
Жила еще надежда на лучший исход сражения. Маршал Советского Союза Н. И. Крылов, тогда начальник штаба Приморской армии, вспоминая обстановку вечером 29 июня 1942 года, написал в своей книге «Огненные бастионы»:
«Совещание короткое. Командиры в нескольких словах докладывают о состоянии частей. В дивизиях в среднем по 500–400 человек, в бригадах по 100–200 (боевого состава. — Авт.). Плохо с боеприпасами. У меня острым гвоздем сидит в голове цифра, что на 30 июня армия имеет 1259 снарядов среднего калибра и еще немного противотанковых. Тяжелых ни одного. Всем понятно, что настает конец Севастопольской обороне. Но разговор идет обычный, будничный, о позициях, которые надо удержать завтра. Никакого другого приказа нет. Только под конец командарм дает ориентировку: держать в кулаке наличные силы. Драться, пока есть чем, и быть готовым разбить людей за небольшие группы, чтобы пробиваться туда, куда будет указано по обстановке. Пробиваться — значит в горы к партизанам. Это очень трудно, но все-таки возможно. И важно, чтобы в это верили, чтобы не было чувства обреченности. И далее он пишет, что снаряды, подвезенные ночью, к полудню оказались израсходованными, подбили 30 танков. А противник развивал наступление по нескольким направлениям. Артиллерия почти умолкла. Надо было производить частные перегруппировки для предупреждения назревающих прорывов. И еще, генерал Петров, куда-то спешивший, изложил мне все кратко, помню слово „эвакуация“ прозвучало неожиданно»
[106].
О неожиданном слове «эвакуация» свидетельствуют многие ветераны обороны. Не дожидаясь официального решения Ставки, командование СОРа с ночи 30 июня негласно приняло решение о подготовке к частичной эвакуации. В течение 30 июня в штабе СОРа шла скрытая работа по подготовке списков на эвакуацию. Эвакуации в первую очередь подлежали высшее командование и командный состав от командира полка и выше, а также ответственные партийные и государственные работники города, которые эвакуировались на подводных лодках и самолетах. В первоочередном списке по архивным данным значилось от ЧФ — 77 человек, от ПА — 78 человек
[107].
Как писал о том времени начальник связи флота капитан 1-го ранга B. C. Гусев:
«Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям согласно списков. Среди связистов было больше людей, которые получили больше талонов. Видимо это получилось потому, что они обслуживали флагманский командный пункт»
[108].
В тот же день 30 июня к 19 часам был получен ответ из Москвы о разрешении эвакуации ответственных работников и выезд Военного совета флота на Кавказ
[109]. Но это было только разрешение на выезд руководящего состава из Севастополя
[110].
Как следует из высказываний, приведенных выше, вице-адмирала Ф. С. Октябрьского, Маршала Советского Союза Н. И. Крылова, дальнейшие намерения у командования СОРа и командования Приморской армии в связи с исчерпанием возможностей обороны были разные. Если командование СОРом, зная о невозможности эвакуировать армию, считало необходимым произвести хотя бы частичную эвакуацию и вывезти кроме руководящего состава города, армии и флота также старший комсостав армии, то командование Приморской армии, не зная о планах командования СОРа, было готово продолжать сражаться до последней возможности, руководствуясь директивой Буденного, как об этом пишет маршал Крылов.
Однако, принимая решение о частичной эвакуации в столь сжатые сроки, командование СОРом не учло основного препятствия к полному выполнению задуманного плана — вероятность стихии масс в местах посадки. Но об этом чуть дальше.