Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Мань cтр.№ 55

Втиснутый против воли в толпу поклонников и презирающий большую часть этих торговцев рифмами, Малерб грыз удила. Однако он был не из тех мужчин, которые могут ждать до бесконечности весьма проблематичного вознаграждения за свой пыл. Однажды он мимоходом сказал некоему юнцу, которого наставлял в любовной стратегии: «Следует избегать положения, при котором можешь оказаться во власти каких бы ты ни было самодовольных персон, только и желающих, что понасмешничать за наш счет… Если какая-то из них от меня отстает, я придерживаю бег и оборачиваюсь, а то и направляюсь к ней. Если она ждет меня – ну и отлично! Если отступает, делаю вслед за ней шагов пять-шесть, а порой и десять-двенадцать – в зависимости от того, чего она заслуживает. Но если она продолжает убегать, каковы бы ни были ее достоинства, я позволяю ей исчезнуть, и в то же мгновение досада занимает в моем сердце то место, что прежде принадлежало любви, и все, что я совсем недавно находил в этой особе самым привлекательным и достойным воспевания, начинает казаться достойным, наоборот, порицания и хулы».

Предупреждал ли он таким образом беспечную Калисту о ничтожности своего стремления преследовать ускользающих от него беглянок? Можно подумать, что так, потому как красавица, опасаясь потерять наиболее предпочитаемого ею самой из всех окружавших ее курителей фимиама, заставила трезвонить в его честь все колокола Киферы ^[133]. Вполне удовлетворенный любовник, пыл страстей которого с возрастом стал заметно угасать, Малерб в это самое время начал делаться любовником крайне недоверчивым и обидчивым. Он постоянно подозревал молодую женщину в изменах и предательствах. Однажды, вбив себе в голову, будто она предпочла ему другого поэта, Малерб неожиданно ворвался в спальню мадам д'Оши. Она лежала в постели… совсем одна. Не обратив на это ни малейшего внимания, взбесившийся ревнивец принялся осыпать возлюбленную упреками, затем приблизился к ней, одной рукой сжал ее руки, а другой, свободной, стал хлестать «неверную» по щекам, объявив, что не прекратит этого занятия, пока та «не запросит помощи». Калиста не преминула это сделать. Прибежали слуги. Только тогда Малерб отпустил свою жертву, несколько успокоился, уселся рядом с кроватью и абсолютно спокойно – «так, словно ничего не произошло» – склонился к ушку подруги, нашептывая ей всякую ерунду. Затем смиренно попросил прощения. Госпожа д'Оши не рискнула покарать наглеца, изгнав его из дома. А как было решиться? Чего стоила бы ее слава, лишись она поклонения и сотрудничества вспыльчивого поэта!

Поколебленные на мгновение этой вспышкой гнева отношения обрели прежнюю гармонию. Однако у влюбленных в городе было полно врагов, которые только и делали, что высмеивали стихи Малерба, приемы Калисты и их разухабистую связь. Неизвестно, чем парочка насолила одному из таких неприятелей, Пьеру Вертело, сатирику с весьма острым пером, но тот громче других смеялся над нею. С неизбывным коварством и черным юмором он так изгалялся, пародируя сонеты и любовные песни Малерба, написанные во славу Калисты, что богиня превращалась в безобразную и вонючую мегеру, а ее возлюбленный – в старикашку, поизносившегося в любовных битвах настолько, что стал полным импотентом. Глумливые стишки Вертело распространялись по Парижу со скоростью звука, и вскоре над этой парочкой издевался уже весь город. Уязвленное тщеславие самодовольного и гордящегося своими альковными подвигами самца заставляло Малерба кипеть от гнева. И что же? Неужто он проткнул поднявшего его на смех мерзавца шпагой? Ничуть не бывало. Он попросил оставшегося ему верным старого друга отколошматить обидчика палкой и посчитал после наказания инцидент исчерпанным: теперь, удостоившись заслуженной трепки, полагал поэт, тот умолкнет. И – просчитался.

Все вышло как раз наоборот. Вертело вовсе не захотел безропотно сносить унижение; синяки и шишки, напротив, возбудили в нем еще большую воинственность, и теперь пыл его уже вышел за всякие пределы приличия. Из-под его пера стаями вылетали начиненные ядом шутки, а еще чаще – прямые оскорбления в адрес организатора избиения и его подружки, в воздухе запахло грозой, начинался шумный скандал.

Унизительное эхо этого скандала докатилось до отдаленного донжона в Сен-Кантене, где мирно влачил свои дни виконт д'Оши. Вскочив на коня, он примчался на улицу Гранд-Трюандери. Он с наслаждением прикончил бы свою супругу, он с удовольствием сделал бы покойниками Малерба и Вертело, грубо поправших его честь и достоинство, но боязнь правосудия заставила его принять куда более мудрое решение: сохраняя полное спокойствие, виконт увез очарованную поэзией грешницу в крепость и запер ее там, строго-настрого запретив выходить за ворота. В 1609 г. узница утешалась тем, что читала там «Собрание прекраснейших стихов наших дней», украшенное витиеватым посвящением госпоже д'Оши и лившее бальзам на ее измученную душу тем, что все авторы были поэтами, посещавшими ее альков, но о том, чтобы альков, закрытый по приговору мужа, возродился вновь, теперь не могло быть и речи.

Пока происходили все эти героико-комические события на улице Гранд-Трюандери, госпожа де Рамбуйе и мадам де Лож, не без юмора воспринимавшие все их подробности, тоже не дремали. И той и другой несколько мешало материнство, их сковывали предписываемые им обязанности, поэтому приемы у себя они устраивали нерегулярно. Приходили в основном придворные. И если никаких сведений об обстановке, в которой жила (во всяком случае так принято считать) на краю предместья Сен-Жермен (бывшего в те времена очагом протестантизма), на тихой улочке Турнон, облюбованной аристократией, где-то поблизости от возвышавшихся среди прочих особняков знати Отеля чрезвычайных послов и Отеля Вентадура мадам де Лож, зато восстановить во всех деталях внешнее и внутреннее убранство особняка на улице Сен-Тома-дю-Лувр, в котором обосновались маркиз и маркиза де Рамбуйе, нам вполне под силу ^[134]. Семья вступила во владение этим только что отстроенным особняком в 1606 г. Двухэтажное строение новейшей архитектуры было возведено из камня, чередующегося с кирпичом, и окружено зеленью, насыщавшей воздух живительным кислородом. Сбоку находился просторный двор, позади – прекрасный сад с раскидистыми деревьями и узорными клумбами, посреди которых красовался прелестный фонтан, придуманный знаменитым Франсуа Мансаром. Нижний этаж занимали кухни, служебные помещения, кладовки, заселенные многочисленной прислугой. Высокое крыльцо из двора вело прямо в большой зал второго этажа, позади него анфиладой выстраивались по обеим сторонам центрального коридора комнаты.

Мадам де Рамбуйе выбрала для себя в дальнем конце этого этажа апартаменты, состоявшие из прихожей, спальни, молельни и парадного зала, нареченного «Голубой комнатой» ^[135]. С юности здоровье милой дамы было весьма хрупким, и эта приобретенная слабость, в сочетании с природной томностью и некоторой вялостью, вынуждала ее искать способные поднять дух и укрепить тело лекарствами веселья и развлечений. Именно с целью заполучить такие целебные средства морального порядка, она приглашала в свой особняк дам и кавалеров из тех, в ком разглядела, бывая при Дворе, ум, тонкость и любезность. Она как никто умела оживлять и разнообразить беседу без привнесения в нее чисто внешней и преувеличенной стыдливости, она окутывала гостей паутиной слов и погружала их в атмосферу куртуазной любезности, которую умела создавать как никто другой. Вскоре сложился кружок, вернее было бы сказать – круг друзей дома, потому что они были весьма многочисленны, хотя и тщательно отобраны, и среди наиболее приближенных выделялись такие изысканные натуры, как герцог де Бельгард; герцог де Ла Тремуй; герцог де Лианкур; маршал де Бассомпьер; вице-адмирал и маршал де Сен-Люк; герцог д'Аллюэн, господин де Шомбер, тоже маршал Франции; еще один маршал – де Сен-Жеран; целая компания графов – д'Омон, де Мор, д'Этлан; кардинал де Ла Валетт; епископ Коспо; сьер де Шеври и де Ла Гранж, председатель счетной палаты и генеральный контролер финансов; барон де Виньнёв; Анри Арно; Робер Арно д'Андийи; принцессы де Конде, де Конти, де Гемене; маркизы де Сабле, де Клермон и д'Антраг; графини де Море, дю Фаржи и так далее… Входили в число «избранных» и такие знатные иноземцы, как шевалье Марен и герцог Бекингем. Мало-помалу репутация хозяйки салона росла вместе с репутацией ее особняка как места, где собираются сливки общества, и получить от госпожи де Рамбуйе приглашение посетить ее со временем стало для дам и господ высшего общества примерно тем же, что сдать экзамен на чин, поэтому придворные страстно добивались этой чести.