Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Травин, Отар Маргания cтр.№ 65

Конечно, суть проблемы состояла не в том, какие книжки на досуге открывает обыватель. Английский мыслитель Герберт Спенсер был властителем дум конца XIX века. Многим казалось, что именно он объяснил, как устроено общество. Но вот проходит лишь несколько десятилетий, и Парсонс заявляет: «Спенсер мертв».

Фактически это означает, что XX век не принял тех объяснений, которые оставил ему в наследство век XIX. Причем научная судьба Спенсера была еще не самой печальной. Память о нем все же сохранилась в умах социологов, тогда как десятки других исследователей, чьи имена некогда гремели, удостаиваются теперь лишь странички-другой в книгах по истории науки.

Былые кумиры исчезают, причем происходит это именно в тот период, когда человечество мучительно пытается понять, что же с ним случилось? Почему войны унесли миллионы жизней? Почему наряду с благополучными обществами существуют те, которые веками мучаются от нерешенных социальных проблем?

XIX век был чертовски умен, но неумеренно оптимистичен в оценках общественного устройства и перспектив человечества. А самое главное — в оценках возможностей познания. Мыслители этого века поняли, что для объяснения социума недостаточно кивать на волю богов, веления царей и действия отдельных героев. Они осознали, что требуется выявлять объективные закономерности. Но вот когда множество энтузиастов, пришедших в социологию из биологии, физики, географии, психологии, непосредственно взялись за их выявление, началось такое…

Один француз заявлял: «Дайте мне карту страны, ее очертания, климат, воды, ветры — всю ее физическую географию; дайте мне ее естественные плоды, флору, зоологию, и я берусь наперед сказать, каков человек этой страны, какую роль эта страна будет играть в истории…» А его немецкий коллега пояснял, что горы и пространственная замкнутость вырабатывают у населения довольство малым, тогда как равнина и море формируют дух экспансии и смелых начинаний, которые приводят к централизации и созданию мощных государственных организаций.

Тот, кто предпочитал биологию, занимался измерениями черепа у различных народов и делал выводы о том, какой расовый тип наиболее ценен для человечества, а следовательно, каким народам судьба уготовила преуспевание, а каким — исчезновение под ударами более полноценных соседей. Наконец, любитель физики объяснял концентрацию населения тем, что в обществе, как и в природе, действуют законы притяжения и отталкивания.

Вся эта «социология» имела под собой одно общее основание: свойственное XIX веку представление о простоте мира и о том, насколько легко его можно познать. Упоение научными достижениями было столь велико, что любые бросавшиеся в глаза связи между явлениями легко выдавались за объясняющие все и вся.

Конечно, научные системы, построенные Огюстом Контом и Гербертом Спенсером, стояли на порядок выше географического или биологического детерминизма. Поэтому они считаются основателями социологии. Но и им не удалось преодолеть уровень своего века. Они смотрели на общество как бы с высоты птичьего полета, подмечая закономерности, но, не имея возможности вдаваться в детали. В их системах мир выглядел сравнительно простым, непрерывная эволюция обеспечивала движение вперед, а все изменения были жестко детерминированы.

Примерно в том же ключе работал и Маркс. Если посмотреть на социальные идеалы Спенсера (свободный рынок), Конта (всесильное государство) и Маркса (устранение как рынка, так и государства), то сходство обнаружить трудно. Но если нас заинтересуют не практические модели, а объяснения общественного устройства, то в глаза сразу бросится единство подхода: все эти дети XIX века говорили о том, что мир с неизбежностью движется в заданном направлении.

Неудивительно, что умы XX века, сформировавшиеся на теориях прошлого столетия, должны были рано или поздно прийти в смятение. Мировые войны, тоталитарные режимы, озверевшие толпы, разрушительные кризисы наводили на мысль о том, что человечество погружается в хаос, и стройные концепции былых властителей дум на самом деле ничего в устройстве общества не объяснили. Спенсера перестали читать. Сначала казалось, что провал позитивизма играет на руку марксизму, но когда мир узнал о банкротстве социалистического эксперимента, люди, желающие понять устройство общества, перестали читать и Маркса.

Идеи XIX века свое отработали. Как только это стало ясно, возник естественный вопрос о том, а существует ли вообще социология, которая все же позволяет объяснить устройство общества? Для Парсонса этот вопрос возник еще в 30-е гг., для нас он встал в полный рост лишь сейчас. Для того чтобы получить ответ на него, следует вновь перенестись в начало XX столетия, когда у человечества вроде бы еще не было оснований для социального пессимизма, но когда наиболее зрелые умы Европы уже учились смотреть на мир совершенно по-новому.

В 1905 г. в Германии вышло в свет исследование под названием «Протестантская этика и дух капитализма», автором которого был профессор Макс Вебер. Точнее, профессором Вебер был уже в прошлом, поскольку за восемь лет до этого он внезапно оставил кафедру в Гейдельберге и исчез из научной жизни. Возвращение же в науку ознаменовалось появлением «Протестантской этики», которой суждено было стать одним из наиболее известных научных трудов столетия.

Сам заголовок работы Вебера звучал для современников примерно как «короли и капуста». Может ли быть что-либо менее связанное друг с другом, чем этика одной из религиозных конфессий и современная система организации производства? Может ли хоть в чем-то пересекаться духовный мир скитальцев, ищущих пути к Богу, и мировоззрение твердо стоящих на земле поклонников Мамоны? Вебер обнаружил здесь прямую связь. По пути научного поиска, проложенному в «Протестантской этике», пошли с тех пор лучшие социологи мира, а автор этой работы превратился в отца-основателя современной социологии.

Протестантизм не был феноменом, знание о котором пришло к Веберу из книг. С ним он оказался прочно связан своими корнями. Много поколений его предков принадлежало к числу протестантов. Дед по отцовской линии успешно вел свой бизнес в Зальцбурге, но вынужден был эмигрировать в Пруссию из-за преследований со стороны католиков. Похожая судьба постигла и предков по материнской линии. Бабка происходила из французских гугенотов, вынужденных покинуть родину после отмены Нантского эдикта.

Макс Вебер появился на свет в 1864 г. и провел свое детство в Берлине, в доме отца, где образовалась чрезвычайно насыщенная интеллектуальная атмосфера. Вебер-старший, фактически уже чуждый религиозному духу своих предков, был видным представителем немецкой национал-либеральной партии, членом германского рейхстага. У него в гостях бывали такие знаменитости, как историк Теодор Моммзен и философ Вильгельм Дильтей. Величественная фигура отца производила на Вебера огромное впечатление, и он в юности пытался всячески походить на него. Достигнув 18 лет и поступив в Гейдельбергский университет, Макс избрал для изучения право — сферу интересов отца, а также вступил в ту самую студенческую корпорацию, в которой некогда состоял Вебер-старший.