Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - читать онлайн книгу. Автор: Жилбер Мартино cтр.№ 53

Нельзя говорить о солдатах и моряках, не сказав ни слова о женщинах и о вине. Особенно когда военные находятся на Святой Елене, где никто не лишает себя плотских утех, а бренди льется рекой. У моряков остров пользуется репутацией вседозволенности, и если некоторые писатели называют его «постоялым двором в Океане», то другие заменяют выражение «постоялый двор» на «бордель». Расположение острова, по правде сказать, весьма удачно, ибо на долгом и тяжелом пути в Европу или Африку к нему удается пристать лишь после множества испытаний и опасностей, экваториальной жары и бурь у мыса Доброй Надежды. Желая поскорее вычеркнуть из памяти это мучительное время, моряки и путешественники спешат ступить на берег. В эпоху парусного флота для любой молодой обитательницы Святой Елены любовная связь с моряком — это сказочная перспектива замужества, возможность окончательно расстаться со скукой жизни на острове и поселиться в Европе. В этих связях почти или вовсе нет корыстных побуждений, которые появятся лишь с прибытием королевских войск в 1815 году. Подобная атмосфера, естественно, весьма по душе солдатам и холостым офицерам, не говоря уже о прислуге в Лонгвуде, тем более что законные супружеские пары до такой степени задают в этом отношении тон, что Наполеон часто раздражается, видя вокруг себя женщин «с торчащими животами». Сам суровый Хадсон Лоу с радостью приносит дань Купидону. Женившись в сорок шесть лет, — в то время как Наполеон, которому столько же лет, объявляет себя стариком и уверяет, что женщины могут без опасений приходить к нему, ибо он более не помышляет о том, «чтобы его ухаживания увенчались успехом», — губернатор незамедлительно делает детей леди Лоу, уже не очень молодой, которую совсем не приводит в восторг это запоздалое материнство. «Она жалуется, — рассказывает Горрекер, — что если бы она знала, что сможет иметь детей от сэра Хадсона, она бы не вышла замуж». За пять лет у четы родятся девочка и два мальчика, один из которых умрет вскоре после Наполеона в 1821 году. Адмирал Кокбэрн содержит любовницу, которой, уезжая, дарит свои локоны. На большее он не расщедрился! У графини Бертран было пять или шесть выкидышей, до и после рождения маленького Артура, а мадам де Монтолон принадлежит к числу тех, кого имел в виду Наполеон, говоря о «торчащих животах». Ее дочь Наполеона, родившаяся в Лонгвуде в 1817 году, доживет до 1907 года и будет, вероятно, последним «свидетелем» со Святой Елены.

Холостые французы, хозяева и слуги, имеют многочисленные связи с женщинами, что не обходится без ссор на почве ревности; но тот, за кем все следят, даже шпионят, сохраняет среди всего этого распутства, рожденного праздностью и свободой нравов, истинно императорское безразличие.

— Мужчине в сорок восемь лет вполне еще могут позавидовать молодые, — мурлычет Алина де Монтолон, которая преследует собственные цели и борется за право занять место официальной фаворитки.

— Конечно, — вздыхает Наполеон, — но им не довелось испытать тех горестей, что выпали на мою долю!

Объяснение, которое далеко не все объясняет: лишь в 1817 году в разговоре с обер-гофмаршалом он произносит все разъясняющую фразу:

— Это могло бы попасть в газеты и нанести немалый вред.

Чуть позже, узнав о связи Маршана с мулаткой по имени Эстер Везе, дочери английского сержанта, которая служит у Монтолонов, он приказывает прогнать эту женщину, очень решительно добавив, что едва ребенок Эстер появится на свет, в Европе станут говорить, что это бастард Императора, приписанный, согласно придворным обычаям, самому преданному из слуг. Дело в том, что перед лицом Европы, сначала изгнавшей его, а теперь всеми силами стремящейся его унизить, перед лицом австрийской семьи, даже не упоминающей его имени в официальных актах, необходимо утверждать тот освященный христианской Церковью союз, который связал его с одной из самых высокородных и знаменитых правящих фамилий. Распутство Марии-Луизы не является для него тайной, так как иногда он упоминает «этого негодяя Нейперга». Но оно не имеет значения, ибо перед Богом, перед людьми и в глазах дворов она должна оставаться его супругой, матерью Римского короля; он никогда не упускает случая упомянуть о ней в разговоре, дабы лишний раз напомнить о статусе своего сына, о его принадлежности, по праву рождения, к двум императорским дворам и о его правах наследования; кроме того, это средство напомнить о родстве, безусловно стеснительном, но реальном, о том, что англичане, посмеиваясь, называют «его страстью изображать императора». Если Мария-Луиза, согласно придворной иерархии, официально именуется «Ее Величество», то кто же тогда ее муж, как не «Его Императорское Величество и король»? Чтобы подтвердить этот тезис и обеспечить будущее своего юного сына, он скажет об этом в первых же строках своего завещания:

«Я всегда был доволен моей дорогой супругой Марией-Луизой и до последнего часа буду питать к ней самые нежные чувства; я прошу ее сделать все, чтобы оградить моего сына от окружающих его опасностей».

Эта фраза, увы, тем более актуальна, что молодая и прелестная императрица уже подарила двух бастардов своему любовнику генералу Нейпергу, в 1817 и 1819 годах, и когда эти навеки прославляющие ее строки завещания дойдут до нее, она будут производить на свет третьего ребенка.

Любовная связь Наполеона на Святой Елене или даже просто интрижка с какой-нибудь негритянкой, без сомнения, позабавила бы канцелярии и дала бы пищу газетам, а потому британцы с комическим упорством собирают россказни и пересуды слуг, надеясь отыскать там хоть что-то интересное для себя. Однажды во время очередного бурного объяснения с Лоу Наполеон пожаловался на систему слежки и на часовых, которые прячутся под каждым кустом, так что, будь у него любовница, он не смог бы принимать ее.

— Но у вас же ее нет, — подскочил губернатор, одновременно испуганный и заинтригованный.

— Но я мог бы ее иметь, — насмешливо отвечал Наполеон.

— О, я доложу об этом моему правительству.

Это неожиданно вырвавшееся короткое восклицание свидетельствует о том, что Наполеон затронул тему, которую лондонское правительство считало важной и которая давала повод находящимся на жалованье у министров карикатуристам изобразить Бонапарта у ног какой-нибудь замарашки. А какой удачей это было бы для Венского двора! Последний, зная о решении Ватикана не признавать развод с Жозефиной и считать недействительным брак Марии-Луизы, был весьма встревожен кончиной первой императрицы в июне 1814 года, которая побуждала верховного понтифика предложить — не без злобного умысла — освящение второго брака, о чем император Франц и Меттерних не желали и слышать. Что касается Марии-Луизы, то, если верить секретарю Наполеона Меневалю, она клялась, что не согласится на развод, но льстила себя мыслью, что он пойдет на полюбовное прекращение отношений, «каковое, впрочем, является необходимым». Демарш Рима был словно гром среди ясного неба, и возможно, такой выдающийся папа, каким являлся Пий VII, пошел на этот шаг с тайным намерением вернуть бывшую императрицу к ее христианским обязанностям матери и супруги. Из этой затруднительной ситуации Венский двор мог выпутаться, только представив доказательства адюльтера, и, само собой разумеется, как можно более скандальная связь явилась бы великолепным тому подтверждением. В этом Меттерних мог рассчитывать на своих британских друзей Кастлри и Батхэрста, каковые действовали со всей возможной энергией. В 1819 году бывший главный врач на Святой Елене доктор Бакстер, после трех лет пребывания на острове вернувшийся в Англию, тотчас получил от лорда Батхэрста записку с приглашением явиться в министерство.