Если бы герры генералы на самом деле глубже думали, то не полезли бы со своим тевтонским мечом на Русь! Уж сколько веков известно, что «кто придет на Русь с мечом — от меча и погибнет!»
Да и о каком глубоком уме германских генералов можно говорить, если даже предупреждение «железного канцлера»— Бисмарка — о том, что «на Востоке врага нет!» даже для его правнука — графа фон Эйзинделя, офицера люфтваффе, — и то оказалось не впрок! Граф прозрел» лишь тогда, когда угодил в советский плен
[241].
О каком уме германских генералов можно говорить, если даже столь почитаемое военными всего мира «светило», как Клаузевиц, и то оказалось не указ! Еще в первой трети ХIХ в. Клаузевиц предупреждал, что «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е. оккупировать; по крайней мере этого нельзя сделать… силами современных европейских государств…»
[242]
Обладай герры генералы хоть капелькой подлинного стратегического ума, им хватило бы и одного арифметического действия, чтобы понять, насколько были правы Клаузевиц и Бисмарк!
Ведь бескрайние просторы России, как в «царской водке», «растворят» любую армию, сколь бы многомиллионной она ни была! Ибо любого незваного «гостя» Русь так «обнимет» в своих «тяжелых нежных лапах», что «хрустнет скелет кичливого врага»!
[243]
Объективности ради обязан сказать, что червю сомнений однажды удалось, казалось бы, преодолеть столь мощное препятствие, как твердолобость тевтонского стратегического мышления. Незадолго до нападения на СССР на вдрызг окоричневевшие мозги герров генералов вроде как озарение снизошло, которое в их же изложении звучит так: «В результате штабных учений отдельных армейских групп выявились новые проблемы: проблема обширных пространств и проблема людских ресурсов. По мере продвижения армий вглубь России первоначальный фронт в 1300 миль (2410 км. — А. М.) должен был растянуться до 2500 миль (т. е. почти до 5000 км. — А. М.)…»
Но, увы! Для того чтобы червь сомнений навсегда поселился в тевтонском черепе, понадобились меткая пуля простого советского солдата, Великое 9 Мая 1945 года и отличная пеньковая веревка (кстати, из России) Нюрнбергского трибунала.
Предостерегая сторонников нападения на Россию, Бисмарк всегда подчеркивал, что «об этом можно была бы спорить в том случае, если бы такая война действительно могла привести к тому, что Россия была бы разгромлена.
Но подобный результат даже и после самых блестящих побед лежит вне всякого вероятия. Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских…
Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезаемого кусочка ртути.
Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…»
[244]
Уж это-то образованные герры генералы могли бы хоть как-то уразуметь?!
Но в то же время трагедии 22 июня нельзя было избежать потому, что такая страна, как Россия, как отмечал Кваузевиц, пускай и временно, но «может быть побеждена лишь собственной слабостью»
[245].
Но слабостью не в количестве войск, пушек, танков, самолетов и т. п., чего даже при условии реально имевшегося перед войной отставания (но не безнадежного!) в уровне и масштабах охвата технической цивилизацией, все-таки хватало, а по отдельным параметрам — даже и со значительным перевесом над вермахтом. Во всяком случае для успешного отражения и сдерживания первого и самого мощного удара вермахта — вполне хватило бы.
К примеру, 99-я стрелковая дивизия полковника Н. И. Дементьева трижды выбивала гитлерюг из пограничного Перемышля только 28 июня, когда агрессоры уже были и в Даугавпилсе, и в Минске, эта дивизия отошла своего рубежа на берегу пограничной реки Сан…
Если, например, при тех немыслимо наитяжелейших условиях всего за три недели боев наши войска с успехом отправили «на свидание» с самим рыжебородым Ф. Барбароссой 100 тысяч германских бандитов, что практически столько же (даже чуть больше), сколько вермахт потерял за первые два года Второй мировой войны, то нетрудно подсчитать, что за оставшиеся до конца 1941 г. 24 недели по этому же «адресу» отправился бы как минимум еще примерно миллион тевтонских негодяев! Кстати говоря, примерно так оно и вышло
[246].
Если, например, только за один день — 22 июня 1941 г.— противотанковая артиллерийская бригада будущего маршала, а тогда полковника Москаленко уничтожила 42 вражеских танка, а всего до 70 единиц техники, т. е. танков, танкеток, бронеавтомашин, автомашин и мотоциклов
[247], то нетрудно подсчитать, что за оставшиеся 189 дней до конца 1941 г. одна только эта часть РККА пустила бы на металлолом одних только танков 7938 шт., что было бы без малого в два раза больше, чем Гитлер выделил для вторжения — всего-то 4171 танк и штурмовых орудий! А всего 132 300 единиц гитлеровской техники! А если учесть, что таких бригад перед войной было создано десять (правда, в основном на бумаге), то, сами понимаете, что урон, который гитлерюги понесли бы только от них, составил бы 132 300 единиц наземной техники! А это уже примерно 20% количества всей техники вермахта при вторжении!
Если, например, только за один самый тяжелый день — 22 июня 1941 г. — 28-я танковая дивизия под командованием полковника И. Черняховского без особого труда передавила целый моторизованный полк фашистских негодяев
[248], то нетрудно же подсчитать, что, продолжи она в том же духе, на счету одной только этой дивизии к концу 1941 г. было бы около 200 механизированных полков вермахта, отправленных к «гансовой матери»!
Если, например, только за первые 26 дней гитлеровской агрессии — к 19 июля 1941 г. — люфтваффе потеряли сбитыми 1300 самолетов, т. е. в среднем по 50 «стервятников» в день
[249], то для сосредоточенных в западных приграничных округах 10 743 боевых самолетов, ежели б все по уму-то, уже через день-другой после начала агрессии попросту не нашлась бы боевой работы — Адольф-то выделил всего 4846 самолетов.