Он ждет, пока я запрыгну на место водителя, и лишь затем обегает машину и тоже садится. Мы захлопываем дверцы, в тишине салона особенно громко слышно наше тяжелое дыхание. Я поднимаю руки, чтобы выжать мокрые волосы. Вода течет по шее, спине и сиденью. Хорошо, что в машине кожаные кресла.
Откидываю голову назад, глубоко вздыхаю и смотрю боковым зрением на Майлза.
– Ух, какая же я мокрая!
На лице Майлза широченная улыбка. Он явно подумал не о том.
– Извращенец! – игриво шепчу я.
Он усмехается.
– Сама виновата! – он тянет меня за руку. – Иди сюда!
Я быстро оглядываюсь по сторонам. Дождь льет стеной, снаружи ничего не видать. Значит, и внутрь никто не сможет заглянуть.
Я сажусь на Майлза верхом. Он до предела откидывает спинку сиденья, но не целует меня. Его руки скользят вниз по моим рукам, пока не доходят до бедер.
– Никогда не занимался сексом в машине.
В этом признании слышна робкая надежда.
– Никогда не занималась сексом с капитаном.
Майлз запускает руки мне под блузу. Проводит ими по животу, берет мою грудь в ладони, целует в губы. Наш поцелуй длится недолго, потому что Майлз опять заговаривает:
– Никогда не занимался сексом в качестве капитана.
– Никогда не занималась сексом в медицинской форме.
Руки Майлза скользят по моей спине, проныривают под пояс штанов и ложатся на бедра. Он притягивает меня к себе и одновременно слегка приподнимается. Я беззвучно охаю и крепче стискиваю его плечи.
Майлз опять притягивает меня к себе, задавая чувственный ритм, и шепчет в ухо:
– В форме ты ужасно обольстительна, но я бы предпочел, чтобы сейчас ты была без нее.
Мне неловко оттого, что Майлз одними словами может вызвать у меня стон. Неловко, что его голос так быстро способен меня взволновать. Не уверена, кому сильнее хочется, чтобы я оказалась без одежды: мне или ему.
– Скажи, что ты подготовился, – молю я голосом, хриплым от желания.
– Если я заранее знал о нашей встрече, это еще не значит, что я на что-то рассчитывал.
Какое разочарование…
Майлз приподнимается на сиденье и сует руку в задний карман.
– Не рассчитывал, но надеялся.
Он с улыбкой достает из бумажника презерватив, и мы оба переходим к решительным действиям. Я нащупываю пуговицу на его брюках прежде, чем встречаются наши губы. Майлз запускает руки мне под блузу и хочет расстегнуть лифчик.
– Оставь, – тяжело дыша, говорю я.
Чем меньше одежды мы снимем, тем быстрее сможем одеться, если нас застукают.
Несмотря на мои возражения, Майлз по-прежнему возится с застежкой.
– Не хочу входить в тебя, если не буду чувствовать тебя всем телом.
Ого… Тогда ладно.
Справившись с застежкой, он стягивает с меня блузу, затем поддевает пальцами бретельки и снимает лифчик. Забрасывает его на заднее сиденье и стаскивает рубашку. Она летит вслед за лифчиком, и наши обнаженные тела соприкасаются.
Мы оба судорожно вдыхаем. Его теплая кожа будит во мне такие ощущения, что не хочется отстраняться.
Он целует меня в шею, обдавая ее жарким дыханием.
– Ты даже не представляешь, что со мной делаешь, – шепчет Майлз, припав губами к моему горлу.
Я невольно улыбаюсь: в голове у меня та же мысль.
– Думаю, представляю, – говорю я вслух.
Левой рукой Майлз обхватывает мою грудь, правую со стоном запускает мне в штаны.
– Сними, – просто говорит он, дергая за резинку.
Меня не нужно просить дважды. Я перебираюсь на водительское сиденье и стягиваю оставшуюся одежду, наблюдая за тем, как Майлз расстегивает ширинку. Он, не сводя с меня глаз, рвет зубами упаковку с презервативом. Когда единственной преградой между нами остаются его брюки, я пересаживаюсь к нему поближе.
Меня почему-то ужасно смущает, что я голая сижу в машине перед собственной работой. В жизни ничего похожего не делала. Да и не хотела. Мне нравится, как отчаянно мы друг друга желаем. К другим я не испытывала ничего подобного.
Я кладу руки на плечи Майлзу и усаживаюсь на него верхом, он меж тем натягивает презерватив.
– Постарайся вести себя тихо, – насмешливо велит Майлз. – Не хочу, чтобы тебя выгнали с работы по моей вине.
Я смотрю на окно: за стеклом по-прежнему ничего не видно.
– Дождь слишком сильный – никто не услышит. К тому же в прошлый раз от тебя шуму было гораздо больше.
В ответ Майлз только смеется и снова начинает меня целовать. Берет меня за бедра и готовится войти. Обычно я бы уже застонала, но его слова вызвали во мне упрямый протест.
– Неправда, что от меня больше шуму, – произносит Майлз, касаясь губами моих губ. – Счет был как минимум равный.
– Равный счет – это не по мне. Ничья – просто увертка для тех, кто боится проиграть.
Мы в таком положении, что стоит мне только захотеть, и он окажется внутри. Однако я медлю – просто потому, что люблю состязания.
Майлз приподнимается, явно готовый начать. Я напрягаю ноги и слегка отодвигаюсь.
Он смеется над моим упрямством.
– Что, Тейт, испугалась? Боишься, если я окажусь внутри, мы сразу выясним, от кого из нас больше шуму?
Глаза у Майлза вызывающе блестят. Вслух я на вызов не отвечаю – просто медленно опускаюсь на него. У нас обоих перехватывает дыхание, но это единственный звук, который мы издаем.
Мы оба молчим – только тяжело дышим и ловим ртом воздух. Дождь, бьющий по окнам, лишь подчеркивает царящую в машине тишину.
Чем больше мы сдерживаемся, тем острее потребность еще крепче прижаться друг к другу. Майлз обхватывает меня за талию – с такой силой, что почти невозможно пошевелиться. Мои руки обвивают его шею, глаза закрыты. Мы практически не двигаемся, но мне это нравится. Нравится, какой медленный и ровный ритм мы задаем, изо всех сил подавляя стоны.
Несколько минут мы продолжаем в том же темпе – двигаемся как раз достаточно и в то же время совсем недостаточно. Кажется, мы оба боимся совершить лишнее движение, чтобы не проиграть.
Одну руку Майлз кладет мне на поясницу, другой придерживает за затылок. Он осторожно тянет меня за волосы, чтобы я подставила шею под поцелуи. Когда его губы касаются моего горла, я вздрагиваю. Соблюдать тишину гораздо сложнее, чем я ожидала. Тем более что преимущество на стороне Майлза. В этой позе его руки вольны перемещаться по всему моему телу, что они сейчас и делают: гладят, ласкают, скользят вниз по животу, чтобы заставить меня отказаться от победы.
По-моему, он жульничает.