Карфаген должен быть разрушен - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Майлз cтр.№ 7

Неопределенность этнической идентификации карфагенян использовалась греками и римлянами для того, чтобы изображать их самыми низменными представителями рода человеческого и на Западе, и на Востоке: невежественными варварами, женоподобными, ленивыми, бесчестными и жестокими . Этот стереотип с энтузиазмом переняли многие западные европейцы XVIII и XIX веков, зараженные колониальными предрассудками, отвергавшими смешение рас . И все же артефакты, подобные стеле Абибаал, свидетельствуя о преемственности левантийских традиций, были всего лишь мизерной частью более сложной и многогранной этнической культуры. Та малая толика уцелевших образцов пунического искусства и архитектуры демонстрирует эклектику и восприимчивость к новым влияниям и идеям.

Приблизительно в начале II века состоятельный пуниец, живший в Сабрате, городе, находившемся в нескольких сотнях километров восточнее Карфагена на территории Ливии, всегда испытывавшей сильное политическое и культурное влияние Карфагена, выстроил для себя мавзолей ^[16]. Это сооружение отличалось совершенно необычной трехуровневой конструкцией, состояло из песчаниковых блоков, выложенных в виде усеченного треугольника с вогнутыми фасадами, и имело высоту 23 метра . Основанием служил ступенчатый цоколь, на котором в трех углах стояли колонны с ионическими капителями, а между ними по центру фасадов виднелись декоративные полуколонны. Главный фасад состоял из ложной двери, декорированной двумя львами. Над ней располагался типично египетский архитрав с крылатыми солнечными дисками и стилизованным фризом. На втором уровне размещались скульптурные метопы с рельефами, изображавшими мифологические сюжеты. В одном из них карликовый египетский бог Бес (популярный во всем пуническом мире за свою способность отгонять злых духов) одолевал двух львов, в другом — греческий герой Геракл совершал свой первый подвиг, побеждая чудовищного Немейского льва. Между метопами архитектор поместил трех львов, поддерживающих прямоугольные консоли, на которых стояли трехметровые куросы (статуи обнаженных юношей). Венчал всю эту конструкцию пирамидальный шпиль.

Для грека в мавзолее Сабраты было одновременно и что-то очень знакомое, и что-то очень непривычное. Многие художественные и архитектурные элементы — капители, колонны, куросы, метопы — были явно заимствованы из греческих традиций. К тому же отделочный гипс на метопах был светло окрашен тоже в греческом стиле. Особенно выделялись светлые тона центральной панели. Обнаженное тело Беса было густо-розовым. Белизна набедренной повязки и зубов контрастировала с красными губами и синей бородой. Краски усиливали и экспрессивность львов: синие гривы, желтые туловища, бирюзовые безжизненные глаза, красные высунутые языки, ослепительно белые зубы.

Использование элементов египетского архитектурного стиля указывает на влияние нового греческого города Александрии на востоке, где уже происходило слияние местного и греческого искусств. И все-таки создавал мавзолей не греческий архитектор (в пуническом мире смешение греческого и египетского стилей в искусстве и архитектуре происходило по крайней мере с VI века). Столь анатомическая детализация фигуры Беса на метопе достигнута только наружным декором, типично пунической техникой. Особое внимание к детализации и симметрии — отличительный признак пунического искусства. Два угольника, образующие заостренную бороду Беса, гармонируют с такими же деталями нижней кромки набедренной повязки божества. Даже локоны на голове выглядят почти натуральными.

Примечательно, что совершенно не соблюдены условности эпох: архаические куросы соседствуют с классическими и эллинистическими образами ^[17]. Трансформации подверглось и традиционное изображение Геракла: он убивает Немейского льва коротким мечом, а не удушением. Архитектор мавзолея проявил творческую вольность, которую трудно обнаружить даже в условиях либерализации искусств, создавшихся после завоевания Александром Великим Персидской империи и приобщения греков к древнейшим культурам Востока в III и II веках. Без сомнения, художественный вкус грека возмутился бы при виде приземистых колонн, которые предназначались лишь для поддерживания конструкций второго уровня. В греческих сооружениях той эпохи пропорциональность элементов была обязательной вне зависимости от того, где они строились.

Однако использование вышедших из употребления стилей, к тому же в странной комбинации, вовсе не свидетельствует о невежественности или отсутствии художественного вкуса, а скорее доказывает стремление к независимости, проявлявшееся во всем образе жизни пунийцев. Поразителен успех мавзолея как архитектурного памятника. По определению, странная многоуровневая конструкция, напичканная мешаниной художественных стилей, должна была стать примером архитектурного фиаско. Но благодаря удачному сочетанию теней и света, вогнутым пространствам фасадов, элегантным вертикалям колонн и куросов монумент получил всеобщее признание как грациозный и выразительный образец пунического искусства.

Нередко критики обращают внимание больше на эклектику стилей в пуническом искусстве, а не на самобытность их смешения, и это приводит к ложным заключениям о том, что приобщение карфагенян к «инновационным» и «оригинальным» культурам, особенно Греции, выражалось в пассивном поглощении и имитации. Это мнение подтверждалось тем, что многие карфагеняне говорили и писали на греческом языке, изучали греческих философов, носили греческие одеяния, поклонялись греческим богам . В то же время отрицались и подвергались осмеянию любые предположения, допускающие влияние на греческую культуру древних цивилизаций Ближнего Востока .

Так или иначе, мавзолей в Сабрате является не столько памятником поздней пунической культуры, сколько свидетельством принадлежности пунийцев к более фандиозному экономическому и культурному сообществу людей, населявших Юго-западную Европу и Северную Африку до того, как они подпали в зависимость от Рима. В этом мире не властвовала политическая и военная сила какой-то одной имперской державы. Он состоял из автономных народов — пунийцев, греков, этрусков и других племен, обитавших на морских побережьях. Их сближала друг с другом торговля, стимулировавшая миграцию людей, идей, технических новшеств по всему древнему Средиземноморью. Динамизм созидания и экономического развития обеспечивался не господством одной имперской державы, а коммерческим и политическим соперничеством двух почти равных народов — пунийцев и греков, практически одновременно двинувшихся на запад в поисках новых земель и торговых плацдармов.