Узаконенная жестокость. Правда о средневековой войне - читать онлайн книгу. Автор: Шон Макглинн cтр.№ 24

С течением времени подобные проявления воинственности со стороны священнослужителей стали более редкими. Церковь впадала в зависимость от покровительства и защиты светских властей, причем настолько сильную, что это стало яблоком раздора для многих представителей той эпохи. В «Споре церковнослужителя и рыцаря», во время словесной перепалки по поводу верховной власти между светским и религиозным мирами, рыцарь упрекает духовника за то, что тот вместе с братьями-монахами получает столь щедрую защиту от него, рыцаря, и не слишком дорожит ею: «В то время как короли рискуют жизнями и имуществом, дабы защитить тебя, ты отлеживаешься в тени и устраиваешь себе роскошные пиры. Тогда тебе следовало бы и в самом деле назвать себя лордом, а королей с принцами — твоими рабами».

Очевидно, что Церковь была заинтересована в мире. Отдельные епископы, подобные тем, которые участвовали в междоусобных распрях в Германии, а также упомянутый выше епископ Афанасий, откровенно преследовали военные цели, но богатства и людские ресурсы во времена войн весьма уязвимы. Подталкиваемая не только этим обстоятельством, но и искренней неприязнью к пролитию христианской крови в бесконечных частных и династических войнах, Церковь призывала к миру и прекращению враждебных действий в дни церковных праздников в безнадежном стремлении ограничить пагубные последствия войны. Озабоченность Церкви выразилась в идеалистической мысли о «мире Господнем» (Pax Ecclesie), которая зародилась в Южной Франции в конце X столетия и вскоре распространилась по всей Европе. Соборы, постановившие учредить «мир Господень», предприняли таким образом попытку защитить церковные интересы путем введения запрета на акты насилия и войны против священнослужителей, паломников и церковного имущества. Также предписывалось охранять женщин, крестьян, торговцев и домашний скот (что, в свою очередь, тоже составляло доход Церкви). Однако прекрасная мысль оказалась неосуществимой, и вместо «мира Господня» было решено ввести «перемирие Господне» (Treuga Dei). Во время церковного собора в Бурже в 1035 году архиепископ постановил своим указом, что все мужчины-христиане в возрасте от пятнадцати лет и выше должны дать клятву о поддержании мира. Отсюда и возник призыв к перемирию во время церковных праздников. Запрещалось вести военные действия с вечера субботы до понедельника (впоследствии — до вторника), а также в Великий пост, Рождественский пост и в канун многих других церковных торжеств. К концу вышеназванного столетия положение о церковном перемирии утвердилось на всей территории Священной Римской империи и было подтверждено собором в Клермоне в 1095 году. По иронии судьбы именно этот собор, созванный папой Урбаном II ради объявления о первом крестовом походе, призывал всех к миру в христианской Европе, чтобы, объединившись, можно было начать войну против мусульман в Святой Земле. Незрелые, примитивные и лицемерные инициативы, преследующие личные выгоды, все же помогли определить, что допустимо на войне, а что бросает тень на поборников кодекса чести. Они выражали возвышенные идеалы: «Если (королевский) мир ставит целью защитить определенные классы и их имущество в любые времена, то церковное перемирие является попыткой остановить в определенный момент времени всякое насилие». Несмотря на то, что подобные инициативы помогли ограничить частные войны, они не пользовались популярностью на полях крупных сражений, где высшая власть принадлежала государям.

Меры по ограничению конфликтов способствовали усилению и утверждению герцогской и королевской власти во Франции и других королевствах, где закон и порядок были до некоторой степени выхолощены. В Англии, особенно в период до Нормандского завоевания в 1066 г., сила центральной администрации и королевский контроль означали, что упомянутые движения не имели здесь такого влияния. Во Франции и других странах Церковь предпринимала попытки восполнить дефицит усилий правителя по поддержанию королевского мира. Правители раздробленных на многие княжества или герцогства государств с удовольствием вступали в сотрудничество с Церковью, чтобы впоследствии утвердить централизованную власть в стране. Мэтью Беннетт предполагает, что учрежденные в епархиях общества мира (управлялись епископами, имели свою казну, свой суд и даже «армию мира», состоявшую главным образом из прихожан. — Прим. ред.) не были признаком государственной слабости, а осуществляли дополнительную поддержку властей при обеспечении мер разрешения конфликтов. В этом смысле Римская католическая церковь искусно присвоила себе нравственную власть над мирскими делами и обрела полномочия всеобщего мирового судьи.

Мирное движение Церкви начало давать сбои в XII веке, когда ему на смену пришла консолидация королевской власти и «королевского мира». Однако в Англии в середине этого столетия, когда власть короля Стефана Блуаского несколько ослабла из-за гражданской войны (в английской историографии этот период с 1135 по 1154 г. известен под названием «Анархия». — Прим. ред.), Церковь снова весьма активно проявила себя в качестве поборника мира. По иронии судьбы в то же самое время она становилась все более воинственной по отношению к врагам Господним и, соответственно, к своим собственным. Успех первого крестового похода, кульминацией которого стал кровавый путь в Иерусалим в 1099 году, побудил папство на время скрыть свои амбиции на Ближнем Востоке. Движение крестоносцев, ставшее, возможно, определяющим феноменом Средневековья, пропитало собой все аспекты жизни той эпохи. В конечном итоге, оно опиралось на христиан Западной Европы, чтобы вести войны против неверных, т. е. против мусульман.

Поборники мира стремились ограничить насилие, однако сами по себе войны они не осуждали; у крестоносцев в этом смысле не было никаких ограничений. В 1054 году собор в Нарбонне запретил войны между христианами: «Не дозволяйте христианам убивать других христиан, ведь нет сомнения в том, что тот, кто убивает христианина, проливает кровь самого Христа». А теперь Церковь подбивала верующих взять оружие и проливать кровь мусульман в Святой Земле и в Испании, обещая взамен индульгенции — в том числе незамедлительное вознесение на Небеса для мучеников и для всех тех, кто возьмет с них пример. И в самом деле, само по себе истребление нечестивцев, неверных и еретиков заслуживало всяческой похвалы. Вскоре иудеев уличили в кровопускании, и против них как «убийц Христовых» ярые религиозные поборники стали устраивать погромы. Потом настала очередь язычников на севере Европы, а также еретиков, особенно катар в Южной Франции. Альбигойские войны явились еще более циничным вариантом захвата земель, чем экспедиции на Ближний Восток. Крестовые походы против катар сопровождались возникновением инквизиции, которая изобрела и активно применяла принципиально новые, но не менее жуткие виды пыток, уже обсуждавшиеся выше.

Политика и религия все теснее переплетались между собой, и ближе к Позднему Средневековью папство уже все активнее и без каких-либо оговорок объявляло о крестовых походах против своих политических противников, тем самым девальвируя собственные же мирные инициативы прошлых лет. Таким образом Церковь, инициатор мирного движения, ряды которой были полны благочестивых доброжелателей, искренне молившихся за окончание войн и насилия, сыграла значительную роль в распространении смерти и разорения в самой Европе и далеко за ее пределами. Мнение Блеза Паскаля о том, что «люди никогда не творят зло в таких размерах и с такой готовностью, с какой способны пойти на это из религиозных убеждений», в эпоху Средневековья подтверждалось неоднократно. В 778 году в Вердене император Священной Римской империи Карл Великий хладнокровно распорядился обезглавить 4500 пленных из числа язычников-саксов. Его биограф Эйнхард скупо прокомментировал это деяние, высказав лишь мнение о том, что с повстанцами дозволительно делать все, что угодно. Тот факт, что они не были христианами, сделал их гибель еще более несущественной. Другие примеры военных изуверств на религиозной почве будут обсуждаться при рассмотрении осад Иерусалима, Безье, Аккры и битвы при Хаттине. Мы увидим, что в основе этих зверств стоял не только религиозный фанатизм, и слишком просто было бы обвинить в этих действиях воинствующую Церковь.