— То есть, ты хочешь сказать — они сообщники?
— Да, о чем косвенно говорит следующий факт. Чаплыгин, а не руководство института, протащил Ефимова на научную конференцию в Питере. Информация достоверная и подтверждается двумя агентами. При этом нельзя исключать того, что если Чаплыгин жив и находится за границей, то он может использовать Ефимова втемную.
— В последнем я очень сомневаюсь, — возразил Первушин. — Ефимов далеко не дурак. Воскресший из небытия Чаплыгин, да еще требующий материалы, — это нонсенс.
— Версия, конечно, экзотическая, но имеет место быть, — не стал вступать в спор Охотников и перешел к следующей. — Ефимов — «инициативник» и действует самостоятельно. Он устранил Чаплыгина, завладел материалами и через Бауэра пытается продать их на Запад.
— А вот это гораздо ближе к действительности! Пошли дальше.
— Наконец последняя версия: Ефимов — агент иностранной спецслужбы и работает по ее заданию.
— Последняя, говоришь? — Первушин улыбнулся и спросил: — Андрей, я что-то не пойму, то ли у меня, то ли у тебя плохо со счетом? А где оправдательная версия?
— Так, с оправдательной все понятно, Александр Васильевич — стечение обстоятельств, — без тени сомнений заявил Охотников.
— Ладно, будем считать, что с версиями определились. А от чего станем плясать?
— От печки, как говорит генерал Рудаков.
— И что это за печка?
— Секреты, в первую очередь секреты «Ареала».
— Согласен, поэтому, как только подойдет переписка Ефимова, ее надо тщательно проанализировать через надежных специалистов из 53-го НИИ. Подчеркиваю, самых надежных, чтобы не произошло утечки, надеюсь, такие есть.
— Два-три, так точно! — подтвердил Охотников.
— А это мы сейчас проверим. Кто из твоих находится под рукой?
— Устинова я только что видел, остальные тоже должны быть в управлении.
Первушин, нажал клавишу на переговорнике; ответил дежурный по управлению и распорядился: — Анатолий Степанович, Устинов, Приходько и Лазарев на месте?
— Так точно, Александр Васильевич! — доложил дежурный.
— Пусть все трое зайдут ко мне!
— Есть! — принял к исполнению дежурный.
Первушин отключил с ним связь и вместе с Охотниковым занялся составлением плана проверки Ефимова и его связей. В первую очередь им предстояло определить реальную осведомленность Ефимова в секретах, в том числе по теме «Ареал». И тут мнения Охотникова и Первушина разошлись. Спор свелся к тому, каким способом это сделать. Первушин предлагал пойти традиционным путем — кропотливо из разных источников собирать информацию о том, где, через кого и какие секретные данные получал Ефимов. Охотников возразил:
— Александр Васильевич, на это уйдет уйма времени, и если Ефимов — шпион, то успеет сплавить секреты.
— Сплавит не сплавит, чего гадать, давай конкретное предложение! — потребовал Первушин.
— Пожалуйста. Надо побудить его к активным действиям, а для этого подготовить и провести оперативный эксперимент. Он, как лакмусовая бумажка, даст ответ: шпион Ефимов или честный человек.
— Андрей, но ты же не хуже меня знаешь, такое сложное мероприятие без надежного исполнителя не провести.
— Есть такой — агент Кузнецов, работает по теме «Ареал», а значит, будет интересен Ефимову.
— Кузнецов? А он подобные задания выполнял?
— Да и не один раз.
— Ладно, убедил, — согласился Первушин и, заглядывая вперед, задался вопросом: — Хорошо, а что мы подсунем Ефимову в качестве завлекательной наживки?
— Все крутится вокруг секретов «Ареала», от них и надо плясать, — предложил Охотников.
— Но Ефимов не человек с улицы. Его, как того воробья, на мякине не проведешь, — предостерег Первушин и подчеркнул: — Экспериментировать придется с секретами командования, и здесь есть проблема: неизвестно, сколько уйдет времени на согласование. Секреты «Ареала» — это тебе не шутка, Андрей Михайлович!
— Понимаю, Александр Васильевич, каждый день работает против нас! Поэтому предлагаю сразу выходить на командующего! Помните, как было по делу Зырянова, он дал зеленый свет, и исполнители сделали все за одну неделю, — напомнил Охотников.
— Прежде чем к командующему обращаться, нам самим следует определиться, что больше всего интересует Ефимова в секретах «Ареала».
— Так для этого есть спецы в 53-м НИИ. Они нам…
Стук в дверь прервал беседу. Первым вошел в кабинет Устинов, за ним — бочком Лазарев, и последним, сутулясь, протиснулся Приходько. Половину его лица закрывали солнцезащитные очки, что не осталось без внимания Первушина, и он язвительно заметил:
— Геннадий Николаевич, ты случаем не в Египет собрался?
— Я? Нет, нам же туда нельзя — дальнее зарубежье, — буркнул Приходько.
— Тогда зачем очки надел, дело-то к зиме идет?
Приходько замялся, а Устинов с Лазаревым потупились.
Первушин, заподозрив неладное, потребовал:
— Геннадий Николаевич, мы не на пляже, а в служебном кабинете, очки здесь ни к чему, сними!
Приходько вынужден был подчиниться и предстал перед Первушиным и Охотниковым в жалком виде. У, казалось бы, непобедимого рукопашника управления правый глаз заплыл, а неумело наложенный грим не мог скрыть багровой ссадины на левой скуле. В Первушине окрепли подозрения: в субботу и воскресение соревнований по рукопашному бою не проводилось, и, шагнув к Приходько, пристально посмотрел ему в глаза — тот старательно отводил их в сторону, покачал головой и спросил:
— Геннадий Николаевич, это же где тебя так угораздило? Только не говори, что в темноте на грабли наступил.
Приходько отвел взгляд в сторону и промолчал.
— Гена, насколько мне известно, в последнее время ты подвигов не совершал. Так что произошло? — допытывался Первушин.
— Боролся с организованной преступностью, товарищ полковник, — выдавил из себя он.
— Что-что?! С какой еще такой преступностью?
— Той, что каждый день по телеку показывают.
— Андрей Михайлович, нет, ты только посмотри на него. Он борется с организованной преступностью, а мы — его начальники — об этом ничего не знаем, — с сарказмом произнес Первушин и обратился к Устинову и Лазареву: — Товарищи офицеры, вам что-нибудь известно о подвигах этого борца с преступностью?
Устинов переглянулся с Приходько, тот пожал плечами и пробормотал: — Мы боролись вместе, товарищ полковник.
— Чего-чего? — в голосе Первушина все больше звучало металла. Он присмотрелся к Устинову. Его вид — припухшая губа, ссадина на лбу, которую не мог скрыть слой грима, — говорил сам за себя.
Поиграв желваками на скулах, Первушин желчно заметил: