Конь Рыжий - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Черкасов, Полина Москвитина cтр.№ 69

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Конь Рыжий | Автор книги - Алексей Черкасов , Полина Москвитина

Cтраница 69
читать онлайн книги бесплатно

– Ты что же это, Меланья, в самом деле в гроб хочешь загнать ребенка?

– Не трожь, не трожь, не трожь! – тараторит Меланья, не спуская глаз с Демки на руках Тимофея – нечистого духа. – Пусти, пусти! Не трожь святого Диомида. Не паскудь! Дай мне, дай!

– Успокойся, Меланья.

– Диомида, Диомида!.. Осподи!.. Всенощную служить буду! Радеть год буду!

Малый Демка визжал, карабкался, но Тимофей держал его крепко. Живое тепло было у него на руках, и он должен спасти это тепло.

– Замучаете ребенка! Замучаете!

– Святой он, святой. С крестом народился.

– С крестом народился? Понимаю. Про меня отец тоже говорил, что я с крестом народился. Давно бы сдох под батюшкиным крестом, если бы не помогли люди.

– Осподи, осподи! – крестилась Меланья, вскидывая глаза то на икону, то на Демку.

Тимофей явственно представил, что ждет заморыша Демку в доме Филимона. Вечная тьма молитв, поклонов, а Филимон Прокопьевич меж тем исподтишка будет изводить постылое чадо, чтобы поскорее спровадить на тот свет, и все это свершится именем Бога, с поклонами, с песнопением, с чтением Давидовых псалмов, и закопают гробик с телом чада с плачем и молитвами, не долго горюя: чадо призвал Господь в рай небесный!..

– Ну нет! Не позволю! – И к Меланье: – Именем революции заявляю: ребенка отбираю у вас. Не кричи. Не будет он при Советской власти духовником и святым угодником, не будет он рабом Божьим. Понимаешь?

– Ай!

У Меланьи защемило сердце, как будто смерть подкатилась.

Тимофей ушел и ребенка унес – святого Диомида утащил, нечистый дух…

III

Что произошло в доме и о чем там разговаривал Тимофей с Филимоном, Меланья не знала; она так и сидела в углу на отерпших ногах, отирая сажу со стены на платок и спину, хватая ртом холодный воздух и ничего не соображая. Потом пришел Филимон с Апроськой. Филимон сказал, что он сгоряча ударил ее, пусть простит, и Тимофей-де справедливо наказал его за рукоприкладство, отныне он, Филимон, пальцем не тронет Меланью, и что малого Демку Тимофей унес с собою, и в том они виноваты сами: не надо было ребенка держать до измора тела и духа на молитвах.

– Власть-то, власть-то теперь не царская, – ворчал Филимон Прокопьевич. – За изгальство над ребенком, слышь, в тюрьму посадить могут. Советская власть таперича. А мы-то ни сном-духом. Она – вот она власть-то – живо!.. Затыркали ребенчишку – одни кости да кожа. Ужасть. Али в чику хошь за изгальство над чадом?

Увели Меланью в дом под руки: сама не могла идти – ноги не несли. Апроська смыла кровь с ее лица, перевязала голову чистым рушником и уложила в постель.

Филимон подсел на табуретку и опять заговорил про новую власть, про батюшку, который на всех беду накликал, да Меланья не слушала: видела себя в кипучей сере, а над головою – пылающий тричастный крест. «Осподи, клятвопреступница таперь!»

Облизнула сохнущие губы, жалостливо взмолилась:

– Удави меня, Филимон. Нету мне спасенья – клятьбу порушила.

– Чаво ишшо? Какую клятьбу?

– Батюшке… пред иконушкой соловецкой… клялась вырастить духовника… а ежли порушу клятьбу – в сере кипучей гореть мне… удави… Христом-Богом прошу…

Толстый зад Филимона заерзал на табуретке, будто припекло, лапы досадливо трут холщовые колени: не Иуда ли он, в самом деле? Родимого тятеньку продал! Опять-таки – его ли в том вина? Случай такой вышел. В тот момент, когда Филимон с Тимофеем и следователем УЧК подъехали на паре лошадей к ревкому и Филимон хотел отправиться домой, из ревкома вышел Мамонт Головня, а потом подошел дружинник Васюха Трубин и сообщил, что старик Боровиков, как он только что видел, явился в свою баню и там прячется. Головня сказал: пусть сам чрезвычайный комиссар решает, как быть со стариком Боровиковым, подбивающим народ к восстанию, и задержал Филимона.

Тимофей кивнул в сторону отчего дома:

– Идемте.

И они пришли…

Меланья не глядит на него, перебирает концы черного платка, а слезы – как два ключа, бьющие из недр сердца. Морщины в подглазье, у тонких бескровных губ, на лбу, и все лицо блеклое, без кровинки – старуха, упокойница.

– Меланья? – позвал Филимон, будто хотел удостовериться, она ли лежит на постели. – Слышь, Меланья?

– Ну? – откликнулась Меланья, как из гроба.

– Который тебе год?

Меланья подумала, зажмурилась, а из-под ресниц сочатся слезы.

– Чо спрашиваешь?

– Который тебе год ноне?

– Который? Дык… дык лонесь было двадцать два… ноне двадцать три будет… не доживу, может.

– Осподи, помилуй! – крякнул Филимон Прокопьевич. Вот так штука. Бабе двадцать три, а – старуха перед ним, старуха на изжитье века.

«На экой немоче женился, а! – укорил себя Филимон Прокопьевич. – Кабы взял не из дырниковой веры, хоша Евлампию бы, не обмишурился бы так. Та и таперь ходит молодая, как картинка».

IV

Судьбы, как тропы в глухолесье, – всегда разные.

Найдет человек сохатиную иль медвежью стежку – и пошел по ней. Потом удивляется: какая нечистая сила понесла его по такой дремучести, где сам черт ногу сломит?

Многие идут по наторенным дорогам, но не след в след, каждый по-своему.

Случается: человек долго ищет судьбу. Набьет ноги, не раз умоется горькой солью; брызнет седина в голову, а ему все еще кажется – жизнь впереди!..

Другой, не успев пожить, вдруг вспыхнет огнем, да так ярко, что многим возле него хоть водой окатывайся: невмоготу припекает. Сгорит, а про него долго еще будут говорить, поминая добром и лихом.

Есть судьбы легкие. Век проживет иной, ни разу не охнув. Есть трудные. Когда, как говорят в народе, на бедного Макара все шишки валятся.

Сколько людей – столько судеб, все не охватишь.


Шел Прокопий Веденеевич в ревком и как будто заметал хвостом своей шубы безрадостный след судьбы. Возомнил себя святым духовником Филаретом; готовил единоверцев к смертельной схватке с большаками-безбожниками – самое время начать битву с анчихристом, и вот тебе, ведут духовника в ревком, чтоб отправить в тюрьму. Не сохранил Господь Бог праведника – отдал в руки нечистого. Ладно ли то? Или раб Божий Прокопушка в чем грешен, что «Отец и Сын и Святой Дух» плюнули ему в космы сивой бороды? Или он не ведает, где лежит кривда и правда для суетного люда?

Никак не мог рассудить. Поруха вышла. Позорище!

«Экое, осподи помилуй, – кряхтел Прокопий Веденеевич. – Не быть мне, должно, Филаретом. Сила не та. Треклятая рябиновка народила мне сынов-иродов. Ох-хо-хо! Грехи-то какие, а?»

Он все еще не мог простить себе, что столько лет прожил с женой не тополевкой, а рябиновкой Степанидой, которая плюнула на тополевую крепость. Он изгнал ее прочь, хоть поздно, но изгнал же, очистился от скверны. А Господь не принял, может, очищения, карает.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению