Тогда их начали бить…
Лэя лежала на полу, и кровь лилась у нее из носа и разбитых губ. Илия горько плакал и ползал по полу вагона. Его пинали и требовали: «Оружие! Оружие! Оружие! Оружие! Кто такой Артем! Артем! Артем?!»
Ой, горе! Горе!
Старик видел, как пан Борецкий ткнул папиросой в нос квартирантке Селестине, и она… Что вы думаете? От одной папироски упала. Как стояла, так и упала. Борецкий пинал ее в голову – не подымалась. Потом пришел доктор в белом халате – совсем молодой доктор. Долго осматривал Селестину, хлестал ее по щекам, что-то давал нюхать, и она пошевелилась, но встать не могла. Стрелки подняли ее и усадили на жесткий стул у стены. Доктор разговаривал с упитанным Борецким, потом подошел к Илии, спросил: «У девушки всегда были такие глубокие обмороки?»
– У ней какая-то редкая аномалия в нервных центрах, – сказал доктор по-русски. – Или она больна эпилепсией?
Илия ничего такого не знал.
– Еврейка?
– Русская, русская.
– Разве я не вижу, что она еврейка? – со злом сказал доктор. – И ты тоже русский?
Илия, конечно, еврей.
– Исповедуешь ли ты закон Моисеев?
– Как же! Как же! – ответил старик.
– Так вот, старик, я помогу тебе со старухой, если ты скажешь пану командиру: кто был у тебя из большевиков? Кто такой Артем? Где скрывается? С кем из большевиков связана ваша квартирантка, – показал доктор на Селестину. – И куда ты отвозил оружие! Ты все должен сказать, и я помогу тебе.
Доктор назвался Иозефом Шкворецким, сказал, что отец его раввин в городе Праге. Илия поверил.
– Так ты скажешь, кто такой Артем?
Илия не знает никакого Артема; впервые слышит.
– Ты лжешь, старик! С Артемом встречались у тебя в избе пробольшевистские элементы из состава нашей роты! – сказал доктор. – И ты это знаешь.
– Ничего такого не знаю, пан доктор.
– Плохо тебе будет, старик! – пригрозил доктор Шкворецкий. – Ты продался безбожникам-большевикам и попрал закон Моисеев и веру своих отцов!
Илия помнил страшную кару Господню, но разве он в чем-нибудь нарушил закон Моисея?
Илия еще помнит, как пан Борецкий с доктором допрашивали Селестину, но уже не били. Вежливо так. Кто такая? Чем и когда болела? Селестина ответила, что она была контужена. Это очень удивило пана Борецкого. На фронте? Где? Ах вот как! Кто она такая? Фамилия? Когда приехала в Красноярск? Разное, всякое спрашивали.
Еще помнит Илия, как пан Борецкий сказал Селестине:
– Вы хотели сделать солдат моей рота большевиками? Мы вам дарим такую возможность! О да! Мы не будем бить вас. Нет! Нет! Вы будете агитировать – мы будем смотреть, как это у вас получится. О да! Это очень интересно!
Для Селестины пан Борецкий придумал особый метод. Ее не будут бить. Нет, нет! Он, пан Борецкий, отдает ее ефрейтору Яну Елинскому – настоящему ефрейтору! И если она, Селестина, сделает ефрейтора большевиком, пан немедленно освободит ее из-под ареста.
– Я будет демократ! – прохаживался по вагону пан Борецкий. – Если вы сделайте мою роту большевиками – мы свершаем новый переворот. О да! Белый власть опрокидываем, красный террор утверждаем. О да! Полный демократия!
И тогда Селестина сказала: «Свинья!» О, о! Что она такое сказала?! Зачем? Разве можно было говорить пану Борецкому, что он свинья? Зачем? Пан хотел быть таким милостивым! Но он снова ткнул в лицо Селестины горящей папиросой. А стрелки держали ее за волосы. И Селестина почему-то не упала в обморок, а отбивалась от них и все равно кричала:
– Свиньи! Свиньи! Наемные свиньи! Убирайтесь домой! Тираны! Скоро придет вам конец!
– О! Ви заговориль, заговориль, красная сволочь! И совсем не падаль в обморок! Юда, смотряй, смотряй сюда, как будет отвечайт ваша дочь!.. Ну! Откуда вы имель японски иены, доллары, на которые покупаль оружие и боеприпасы от солдат моя маршева рота? От подлый солдат, который мы уже ро сстреляли, ро сстреляли через военно-полевой суд! Отвечайт!
Селестина молчала.
Горячая папироса впилась в шею Селестины.
– Смотряй, смотряй, юда! – орал пан Борецкий.
Но Селестина, рванувшись, вдруг впилась зубами в нос чешского стрелка, ухватившего ее за волосы.
– Волчица, волчица! Сволошь! – ругался стрелок, зажав прокушенный нос платком. – Ро сстреляй надо! Ро сстреляй!
Ай-ай! Как нехорошо вела себя Селестина! Теперь ее убьют! Обязательно убьют, а как же?..
XII
Старики и в самом деле не знали, кто такой Артем. Кто руководитель подпольного комитета большевиков. И что они могли бы знать? Разве бы им доверили такие тайны? Оружие? Никакого оружия в глаза не видели.
Но их били. Доктор Иозеф Шкворецкий приводил их в сознание, и солдаты уносили стариков в тринадцатый вагон. Во всех купе были арестованные, ни старик, ни старуха никого из арестованных не знали.
Была еще ночь…
Илии страшно вспоминать…
Их привели в тот же одиннадцатый вагон, в котором допрашивали всех арестованных в разное время – днем и ночью, особенно ночью. О Яхве! Яхве! К чему ты сотворил ночь?..
Офицеры со стрелками и ефрейтором Яном Елинским допрашивал мужчину и женщину – беременную женщину, стриженую, молоденькую; Илия никогда ее не встречал в городе.
Лицо женщины вздулось от побоев – ни глаз, ни носа; кровь, кровь, и руки связаны. Мужчины тоже сидели со связанными руками, но как же их избили!..
Незнакомый Илии офицер сказал:
– Ты видел их? Называй! Гляди на мадам! Ближе, ближе!
Старик подошел ближе: не видел!
– Хорошо смотряй, старик! Хорошо!
– Не видел! Видит бог, не видел!
– Ты всегда врешь, юда, Богу и нам. Смотряй хорошо!
– Господи, господи! Где же я мог видеть?
– Старуха, смотряй!
И старуха никогда не встречала в городе женщину…
– Это – Грушенька, – сказал белобрысый, мордастый офицер. – Ты слыхать Грушенька? Комитет большевиков?
– Где бы я мог слышать? Господи! Господи!
– Теперь гляди сюда, на мужчина! Вот на этот! Бистро, бистро!
Старик смотрел на мужчину…
Сперва не узнал – раздувшееся лицо, в кровь разбиты щеки, подбородок, но, приглядевшись, испугался: Машевский! Кто бы мог подумать, а? Но если он, старик, назовет Машевского, тогда… Что будет тогда? О Яхве! Яхве!
– И мужчина не видал? Самого Машевски? Ты врать, старик! Это сам Машевски – председатель комитета большевиков!
– Господи! Господи! – трясся Илия. – Да разве сам председатель пришел бы к нам в избушку? Кто я такой для председателя? Или наша квартирантка? Вы же знаете: сам господин ефрейтор Вацлав…