Конь Рыжий - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Черкасов, Полина Москвитина cтр.№ 162

– Ну что вы, хорунжий. Если вы будете откровенны, все может благополучно разрешиться. Почему вы сами не отдали браунинг?

– Это подарок командира сорок девятого эшелона.

– Садитесь. Ну а теперь расскажите нам с прокурором, кто вам внушил, что у наших офицеров, в том числе заслуженных полковников, головы мякиной набиты? А господина генерала вы аттестуете дураком и развратной плевательницей?

Достав фирменные листы для допросов и передав их прапорщику, Каргаполов попросил записывать беседу с господином хорунжим, чтобы потом составить протокол допроса.

– Ничьего внушения не было, – ответил Ной. – Генерала назвал «развратной плевательницей» командующий Гайда. А у меня с генералом ссора произошла на казачьем митинге в Гатчине.

– О митинге в Гатчине и вашем зверском убийстве доблестных офицеров вы нам еще подробно расскажете, – предупредил Каргаполов, продолжая улыбаться. – Есть на этот счет достоверные данные не только генерала Новокрещинова, но и других офицеров. А теперь ответьте на вопрос: при каких обстоятельствах встречался с вами в Гатчине капитан Ухоздвигов? Какие вы от него получили инструкции?

Ной никогда не встречался с капитаном Ухоздвиговым до восемнадцатого июня и знать ничего о нем не знал.

– Лжете, хорунжий! Встречи у вас были. Именно под его влиянием сорвано было восстание сводного Сибирского полка в Гатчине, двух полков в Петрограде и дивизии в Пскове! Сожалею, что мы вынуждены будем допрашивать вас в более жестких условиях, если вы будете запираться.

«Неужто капитана схватили?» – подмыло Ноя. Усилием воли напружинился – ни дрожи в коленях, ни мороза за плечами. Единственное, что было отвратно, – это блинообразная морда полковника и особенно его бабий визгливый голос.

– Зачем вы явились в дом Ковригина с капитаном Ухоздвиговым в ночь на двадцать второе июня? Каких большевиков намерены были арестовать, но не арестовали? И где находится в данный момент протодиакон собора господин Пискунов?

Ною решительно ничего не известно, и он не был с капитаном Ухоздвиговым в доме Ковригиных 22 июня.

– Любопытно! Весьма! Чья школа лжи усвоена вами? Капитанская выучка? Не так ли?

Ной сказал, что он почитает капитана Ухоздвигова за достойнейшего и порядочного офицера.

– Похвально! Похвально, хорунжий. Ваши восторженные отзывы в адрес капитана мы внесем в протокол. Уточните: когда вы поселились на квартире в доме Ковригина? Ах, двадцать третьего июня! Обратите внимание, Иван Филиппович! В ночь на двадцать второе июня бесследно исчез протодиакон кафедрального собора! Но это еще не все. Вы сняли в слободке Кронштадт тайную квартиру для неизвестных целей, выплатив задаток хозяину в сумме пятьдесят рублей и вручив ему триста рублей для покупки еще одного коня с седлом, непременно казачьего. Ну так как же?

Свиные глазки Каргаполова сузились до маленьких щелочек, широкий, жирный блин расплывался в торжествующей ухмылочке.

У Ноя нутро захолонуло: вот так «надежную» квартиру сыскал в Кронштадте! И жить там не жил, а продан в контрразведку! А что, если бы сегодня привез туда Селестину?!

– Что же молчите, любезный? – верещал Каргаполов.

– Выдумки все это жадного на деньги мещанина Подшивалова, и более ничего. Ну, я с ним еще поимею разговор!

– Навряд ли, господин хорунжий, «поимеете разговор», – ухмыльнулся Каргаполов. – Пока что мы имеем разговор с вами. Вернее, преддверие настоящего разговора. Так сказать, предварение будущего следствия, и вы нам обо всем расскажете: какие дела провернули с капитаном в доме Ковригина, куда упрятали его достоинство протодиакона собора Сидора Макаровича Пискунова. Полагаю, вы с ним так же любезно расправились где-нибудь на берегу Енисея, как это сделали сегодня на берегу Качи, у мельницы Абалакова. Ни одна из жертв так зверски не была истерзана, как большевичка Лебедева. И это ваша работа.

– Подхорунжего Коростылева! – не сдюжил навета Ной.

– Врете, сударь! Врете! Подхорунжий Коростылев увез женщину к тюрьме и там отдал ее под стражу. А за вами был послан вдогонку казак Торгашин, который застал вас за казнью в таком озверении, какое вообразить невозможно. Испугавшись, он даже не в состоянии был окликнуть вас, чтобы предотвратить расправу, как ему было приказано есаулом. Нет, вы только посмотрите, Иван Филиппович, на стоическое спокойствие изобличаемого в преступлениях красного разбойника с большой дороги! Каков, а? Вы знаете, на что он надеется? На капитана Гайду!

– А мы еще посмотрим, как защитит его капитан Гайда! – басом ответил Лаппо, положив свой пистолет на стол.

Теперь уже Ной не сомневался, что его ждут в ближайшие дни допросы и пытки. Ребра трещать будут. Страшно то, а еще страшнее проговориться. Похоже, что капитан завалился вместе с Анечкой! А протодиакона, должно, по дороге в распыл пустил.

Сергей Сергеевич старательно пересчитал изъятые у хорунжего «николаевки» – две тысячи семьсот шестьдесят четыре рубля и сорок пять копеек!

– Откуда у вас такие крупные деньги, хорунжий? Мы все бедствуем из-за отсутствия денег в банке, а у вас за три тысячи рублей наличными, если приплюсовать выданные господину Подшивалову? Или позаимствовали у вашей сообщницы Евдокии Елизаровны? Но она только что уверяла нас: сидит без денег!

– Мои деньги! – ответил Ной.

– Откуда? Не ссылайтесь на отца-атамана – он и сам таких денег за всю жизнь в руках не держал. Без вранья, предупреждаю!

– С фронта имею деньги. И не три тысячи, а более семи тысяч было.

– Ну, ложь! Какая наглая ложь, прости меня, Господи! – взмолился Каргаполов, пряча деньги в стол. – Кто у вас в Таштыпе? – спросил он, покойно развалясь в мягком кресле.

– Семья. Отец, мать, сестренки, бабушка.

– Назовите сестренок и сколько лет каждой?

– Старшая – Харитинья, шестнадцати лет. Елизавета – одиннадцати, Анна – семи. Была еще Прасковья – в прошлом году померла по девятому году от глотошной.

– «От глотошной»! Так. Так. Печально. Ну а почему отец, станичный атаман, называет вас «красной шкурой?»

«О господи! И батюшка прислал донос…»

– Откуда мне знать?

Каргаполов достал из папки какое-то письмо с прицепленным на булавку конвертом, передал прапорщику:

– Зачитайте письмо хорунжему. Господин прокурор тоже послушает.

Прапорщик зачитал:

«Добрый день, братушка! Здрастуй, дорогой наш Ной Василич! Во первых строках письма посылаю тибе ниский поклон и с любовю добраво здоровя и щастя. А пишет тибе сестрица Лиза, как ишшо жива, тово и тибе жилат. Братушка, батюшка наш таперича всех в доме поносит, а шибче тово матушку ни за што, ни про што. Мы, братушка, сичас в большой тривоге. Вчира уехамши от нас охицеры и казаки, какие власть красных апрокидывали. Охицеры сичас, братушка, ездют по станицам и деревням, да казаков с инагородними добровольно сгоняют в армию белых. А хто супротивится, тех дуют плетями. И батюшка наш дул в Таштыпе инагородних, и в Юдиной дул, в Абрамовой и в Бельтары дул. Братушка, письмо пишу в Красноярск на казачий полк, как адрыса низнаючи. Учительшу, Анну Михайловну, тоже шибко дули плитями – она заступилась за инагородних, и померши таперь. Наши казаки ишшо поихали в Белоцарск, в Урянхай, штоб там плетями дуть сойотов и разных нерусских людишек. Братушка, будь астарожный, как батюшка грозит поихать в Красноярск и там спустить с тибя красную шкуру. Откель ты красный, откель ты белый, я тово ни знаю. Ишшо Кириллу Белозерова из бидняков батюшка дул плетью в станичной управе, и Кирилла помер типеря. Очинно страхота стало жить, братушка. Учительши у нас типерь не будет, и школу прикроют. Батюшка сказывал – никому ничего не надо, окромя плетей. Ишшо прописываю: шибко гонют самогонку в станице, и гульба у казаков повальна, ажник опосля дуреют.