Черный тополь - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Черкасов, Полина Москвитина cтр.№ 149

– Вот как подвела нас погода, – проговорил Степан, вышагивая обочиной дороги к деревне.

Представьте себе увесистый колос пшеницы, пониклый от зерна, с червленой серебринкой соти, не колос, а загляденье! И вдруг, совершенно неожиданно, без всяких на то природных предзнаменований, дохнула лютая стужа в ночь на одиннадцатое октября. В каких-то два часа хлопьями мокрого снега занесло поля, рощи, лес, дороги. Пшеница под бременем неожиданно нахлынувшей зимы полегла; колосья, надломив соломины, ткнулись в землю. А снег все мело и мело!

Навстречу Степану от деревни кто-то шел в белом полушубке. Степан, прищурив глаза, удивился: плелся Демид Боровиков. Куда его несет на ночь глядя?

За минувшие три года Степан редко встречался с Демидом. Сойдутся, перекинутся немирными взглядами и разойдутся разными дорожками. Хотя тот и другой пристально следили друг за другом. Было время, когда Степан действительно поверил провокационным слухам, что Демид – поджигатель тайги. Потом он не менее отчаянно клял Головешиху, а с Демидом так и не сошелся. Стояла между ними Агния с Полюшкой.

Степан задержался на обочине дороги, свертывая махорочную цигарку, соображая, поздороваться ли с Демидом или сделать вид, что не заметил.

В шапке, полушубке, с тяжелым вьюком за плечами, Демид шел медленно, издали заметив Степана. На сапоги налипал мокрый снег, накатываясь комьями под каблуками.

– Подкузьмила погодушка, – сказал Демид, вместо приветствия кивнув на поле, тревожно и цепко приглядываясь к лицу Степана.

– Да, погодушка, будь она проклята, – пробурчал Степан, отвечая Демиду таким же схватывающим взглядом. – А ты далеко ли подался с таким вьюком на спине?

– В город хочу съездить.

– Что так поздно?

– Да вот сообщили по телефону, чтобы приехал к двадцатому октября. Надо спешить.

– Уезжаешь, значит?

– Там будет видно, – ответил Демид, заметно темнея лицом. – Может, останусь еще в леспромхозе. Ты вот тоже хотел уехать. Да «ехало» не повезло.

Степан насупился. Не смеется ли над ним Демид?

Лицо Демида серьезное, задумчивое.

– Слушай, Степан, там я передал Андрюшке свой баян для Полюшки. Пусть он ее поучит играть на баяне.

– А при чем тут я?

– Да просто хотел попросить тебя, чтобы напомнил Андрюшке.

– Что ж, напомню. А ты это… пиши письма Полюшке, если останешься в городе, – вырвалось у Степана. И вдруг он спохватился: – А ты что же пешком? Далеко ведь… – невольно представил себя в положении Демида. – Зашел бы к Мамонту Петровичу, взял бы лошадь, что ли. Отвезли бы тебя.

– Дойду как-нибудь до Каратуза. А там автобус ходит.

– Не дойдешь, а доползешь. Вернись, возьми лошадь.

– Возвращаться дурная примета.

Юпитер дернул Степана за ременный повод, словно напоминая о своем существовании.

– Тогда вот что: бери Юпитера. В седле, пожалуй, лучше ехать. Сдашь его в Каратузе на конюховскую колхоза, а завтра наша почтальонша захватит с собой.

Демид ответил долгим взглядом. Снежинки падали ему на щеки, на подбородок и тут же таяли.

– Бери, бери! Чего тут раздумывать?

– Ну а ты как?

– Что обо мне беспокоиться? Я – дома. – И протянул Демиду повод.

Тот принял его из руки Степана, вздохнул.

– Спасибо, Степан. Я ведь хотел нажимать на третью скорость.

– Какой же ты странный человек, – покачал головой Степан. – Что стесняться-то, в самом деле? Что ты, чужой для нас, что ли? Держись прямее, скажу. Возвращайся в леспромхоз.

– Может, вернусь, – ответил Демид.

И вот они расстались, друзья детства, недавние враги, от души пожелав друг другу счастья и успехов.

«Он ее будет ждать, свою Анисью Головню», – невольно подумал Степан.

Счастье!

Какое оно и в чем? Кто изведал глубину счастья и может сказать: «Вот оно, мое счастье! И пусть оно продлится навсегда!»?

Рог молодого месяца вспарывает синее брюхо неба, плывет под звездами и уходит за горизонт.

Так и счастье. Бывает, что оно проплывает мимо, как лучистый рог месяца. Глаз видит, да зуб неймет! Но если бы счастье висело на вешалке, как пальто, наверно, никто бы не подумал о нем. Если надо – подошел и снял с вешалки.

О счастье написано много песен, а еще больше – про несчастье. Они, как близнецы-братья, всегда рядышком. И кто знает, у кого какое счастье?

Когда озверелые бандеровцы в гестапо Житомира выжгли железом на груди Демида пятиконечную звезду и Демид все-таки остался жив, он подумал: «Я еще счастливо отделался, могли бы угробить».

Потом концлагерь в Дахау, в тридцати километрах от Мюнхена, и знаменитый блок № 7, откуда вела прямая дорога в газовую камеру. Три месяца Демид валялся в бетонном блоке, и каждую ночь его товарищи уходили в вечность, а он все еще жил. И жил ли? Ни о чем не думал и ничего не ждал. «Скоро я сам дойду, без газовки», – утешал себя Демид и все-таки нашел в себе силы бежать из блока по канализационной трубе. И еще один концлагерь в Мозбурге. Военнопленные работали на развалинах города. Днем и ночью город бомбили англичане и американцы. Однажды фугаска взорвалась в середине колонны военнопленных в тот момент, когда их только что вывели из ворот лагеря. На месте взрыва остались изуродованные трупы. Стон и крик раненых перемежался взрывами бомб, а Демид, оглушенный, без единой царапины, лежал на земле и отупело смотрел в небо. Оно было удивительно спокойным, сине-синим!..

Еще концлагерь перемещенных лиц с Востока. И опять побег. Долгожданная свобода! Но какой ценой? Овчарка выдрала глаз, изжевала до кости правую руку. Но не лютость зверя, обученного людьми, была страшной. Ужас перед лютостью людей поселился у него в сердце. И этот ужас часто преследовал его даже во сне тем же видением: зверь рвет его на части, жует мышцы, и кровь льется ему в глаза, ослепляет весь белый свет!.. Да и свободу ли он обрел, если сердце стало камерой для пыток?..

Долго скитался в поисках пропитания. Рука заживала медленно и нудно. Дошел до Франции, устроился работать грузчиком в Марселе. А душа тянулась на родную землю.

Как зверь уползает в свое логово залечивать раны, так рвался Демид на Родину. Пусть судьба с самой юности бросила на его весы совсем крохотную частичку счастья. Но это было его счастье – его мед и яд! Услышать знакомый говор, увидеть свое – не чужое небо, ощутить каждой клеточкой тела мудрый благословенный покой тайги, где он возрос! Наконец, узнать, жива ли мать, Агния… Все это стало его самым вожделенным желанием. И что греха таить – боялся возвращаться на Родину. Во французских газетах писали, что по приказу Сталина всех военнопленных судят как изменников Родины… Но сила любви к тому, что тебя вспоило и вскормило, сильнее страха!