Именно поэтому Степан и заподозрил его в неладном. Если бы Толстогаев не набедокурил, он бы говорил по-другому, вальяжно, через губу.
– В камере?
Степан заглянул за дверь и увидел там сержанта Елеева, который торопливо снимал со Ската наручники. Заметив Степана, Елеев дернулся и встал так, чтобы не видно было наручников.
– Ну-ну. А что здесь делает гражданин Сафронов?
– Так это, задержали. – Глазки у Толстогаева забегали.
– Когда?
– Ну, пару часов назад…
Степан решил не продолжать. И так ясно, что врет старшина. Продался Сафрону, притащил его в изолятор. Чтобы тот избил Скатова… Да и некогда было разбираться.
– Давай его в четвертую камеру.
– Так это, там же цыгане. – Толстогаев виновато глянул на Сафрона.
– И что?
– Ну, ножи у них… могут быть…
– А как же им без ножа коней угонять? – Степан врезался взглядом в Сафрона. – Коня сначала отрезать надо. Вместе с бубенцами. А потом уже угнать…
– Ну может, и нет ножей… Мы шмон… в смысле, обыск проведем, – зачастил Толстогаев.
– Проводите.
Елеев закрыл дверь, и Толстогаев потащил его за собой в четвертую камеру.
– А может, лучше к Скатову? – спросил Степан.
Толстогаев и Елеев остановились, нервно переглянулись.
– Или не надо? – глядя на Сафрона, усмехнулся Круча. – Он тебя в наручниках уработал, а без наручников точно уроет.
– А это мы еще посмотрим, кто кого уроет! – полыхнул бандит.
– Ставлю на Ската.
– А я на тебя, Круча, ставить не буду. Потому что грохнут тебя, как козла последнего. Чтобы ты над людьми не куражился.
– Это угроза?
– Да нет, пророчество. Такие, как ты, долго не живут.
– К цыганам его давайте… – приказал Степан.
– Какие, на хрен, цыгане? – задергался Сафрон. – Где ваш главный начальник! Я хочу с ним говорить!
– Завтра и поговоришь. После цыганского завтрака… Они, слышал, с ножа любят есть.
– Ну, мы обыщем камеру? – спросил Толстогаев.
Он открыл четвертую камеру и скрылся там вместе со своим помощником.
– Не хочешь к цыганам? – усмехнулся Степан.
– Да я их влет уделаю!.. – раскинув руки, крутнул телом Сафрон. – Просто меня здесь быть не должно.
– Но ты же здесь.
– А я всегда теперь здесь буду! Это мой город, понял? И все у меня здесь на задних цырлах прыгать будут!
– Тсс! – Степан приложил палец к губам.
Сафрон стал успокаиваться. Губы его медленно растягивались в торжествующей улыбке. Он уверен был в том, что ему ничего не будет. Да и Степан понимал, что завтра утром его выпустят, а раз так, то и не стоит толочь воду в ступе.
– Я тебя отпускаю, можешь уходить.
– А куда ты денешься?
– Только у меня одно условие…
– Условия буду ставить здесь я! – распалился Сафрон.
– Будешь. Но потом…
– Когда потом?
Степан ударил без предупреждения. В живот. Сафрон скорчился от боли.
– Что такое? – выскочил из камеры Толстогаев.
– Аппендицит, наверное, – усмехнулся Степан.
– В больницу его надо! – оживился Елеев.
– Пусть идет.
– Я провожу? – Толстогаев схватил Сафрона под руку, потащил к выходу.
– Круча, мы с тобой еще поговорим! – бросил через плечо бандит.
– Буду ждать. Если не дождусь, сам за тобой приду.
– Да пошел ты!
Сафрон исчез, а Степан вперил взгляд на Елеева. Тот молчал, опустив голову.
– Я, конечно, никому не скажу… Но если еще раз, у тебя будет… двойной аппендицит. Вопросы?
– Да не будем больше.
– К кому он приходил?
– Ну, к этой… – Елеев скосил взгляд на дверь, за которой содержали Агнессу.
– А к этому? – Степан кивнул в сторону Ската.
– Ну, к этому потом… На минутку…
– Давай и я на минутку.
Елеев кивнул, открыл камеру, и Степан вошел внутрь. Скат стоял у окна, лицом к двери.
– Поспать дашь? – зло спросил он.
– На том свете отдохнешь.
– Чего?! – скривился Скат, пытаясь скрыть за презрительной гримасой страх перед смертью.
– Сафрон тебе спуску не даст. Не успокоится, пока не грохнет.
– Кишка тонка!
– Ну, не знаю… Агнесса «пулю пустила», что Жука ты убил. И Жука, и Бублика.
– Дичь!
– Вот и я говорю, что «утка» уже по городу летает. Как думаешь, что скажут твои пацаны?
– Да то и скажут! – Ската аж затрясло от дурных прогнозов на будущее.
– Только я могу тебе помочь, – с долей сочувствия в голосе проговорил Степан.
– Не надо мне помогать! – резко ответил Скат, но в глазах его мелькнула надежда.
– Я знаю, кто убил Жука.
– Кто?
– Но мне нужны доказательства.
– Это не ко мне!
– Кто насиловал дочь Ягодина? – неожиданно спросил Степан.
– Что?! – дернулся Скат.
– Я все знаю. Осталось только уточнить состав… участников.
Агнесса говорила, что Жуков и Бубликов насиловали Ягодину. Верить ей – себя не уважать. Но в данном случае Степан просто не мог не верить ей.
– Что ты знаешь?
– Заявления нет, дела нет. А факт есть. И по этому факту убит Кокошин, Жуков и Бубликов. Все они участвовали в том паскудстве, которое ты устроил…
– Я не устраивал… И Бублика там не было…
– А Жуков?
– Жуков был.
– Кокошин?
– Был.
– Кто еще?
– Бублик.
– Ты же сказал, что его не было.
– Я сказал, что меня не было, – усмехнулся Скат.
Степан ему, конечно, не поверил.
– Но все равно ты следующий на очереди… – сказал он.
– А при чем здесь Ягодина? Это наши с Сафроном разборки.
– Я знаю. А теперь знаю и про нее… Если Сафрон тебя грохнет, я пожму ему руку.
Степан повернулся, чтобы уйти, и вслед ему раздалось:
– «Мусор»!
Он лишь усмехнулся. Это слово Степан уже слышал в свой адрес сто раз. И готов услышать еще столько же, лишь бы иметь возможность давить гадов, которые брызгают им как ядом.