Одинокое ранчо (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Томас Майн Рид cтр.№ 98

Переправившись через Пекос, Урага разделил свой отряд на две части. Главные силы под командованием альфереса он отослал прямиком в Альбукерке, а сам с адъютантом свернул на север в компании пленников и нескольких человек в качестве эскорта и охраны. Поднявшись по Пекосу до его слияния с Аламо, полковник пошел вверх по течению притока и теперь разбил бивуак в его долине, милях в десяти выше устья.

Прелестное местечко выбрал он для лагеря. Зеленый луг испещрен группками раскидистых тополей-аламо, в тени которых струятся хрустально-чистые ручейки, поверхность которых вспыхивает, как серебряная лента на открытых местах, где потоки рассекают поросшие травой грамма зеленые пространства. Местность вокруг включает не только леса и луга, но и горы, потому как с обеих сторон долина обрамлена базальтовыми утесами в несколько сот футов высотой. Разделенные пространством всего в две сотни ярдов, эти стены хмуро смотрят друг на друга, как два исполинских воина, изготовившихся к битве. При этом высокие побеги кактуса питахайя можно уподобить воздетым копьям.

Это сцена одновременно умиротворяющая и пугающая, как если бы населенный ангелами Эдем окружали фаланги врагов: внизу нежные улыбки, вверху мрачные морщины и суровая живописность. При всем своем обаянии эти дебри необитаемы – вокруг не видно ни дома, ни домашнего очага или трубы. Нигде не вьется дымок, если не считать того, который поднимается от костров в военном лагере. Звери и птицы, вот единственные обитатели этих мест: на деревьях квартируют сладкоголосые пернатые певцы, на лугах пасутся вилорогая антилопа и чернохвостый олень. А в небе парят или сидят на обрывистом утесе каракара ^[88], гриф или лысый орел.

Урага разбил палатки на открытом пространстве площадью акров в десять, имеющем почти круглую форму. Его обрамляет тенистая роща, состоящая по большей части из могучих тополей. Посреди лужайки бежит ручеек, выныривающий из леса, а затем снова скрывающийся в нем. С одной стороны открывается вид на утесы, вздымающиеся над вершинами деревьев. Внизу, во впадине, стоят две палатки. Обе находятся у края зарослей, но в сотне шагов друг от друга. Стреноженные лошади улан пасутся на берегу потока; наверху, на вершине скалы, греется на солнце стая стервятников. Время от времени какой-нибудь из грифов издает зловещее карканье, вытягивая шею, чтобы понаблюдать за происходящим внизу.

Будь Урага ценителем лесных красот, ему не выбрать бы места более подходящего для лагеря. Но живописность видов не имеет никакого отношения к его решению остановиться здесь. Напротив, он повернул вверх по течению Аламо и разбил бивуак на ее берегах, руководствуясь мотивом столь зловещим, что в него ни за что не поверит тот, кто не знаком с военной жизнью Мексики в дни диктатора дона Антонио Лопеса де Санта-Анны. Мотив этот становится явным из диалога, который происходит между полковником и лейтенантом в конической палатке вскоре после того, как та была установлена.

Но прежде чем омрачить прелестную сцену описанием мрачных замыслов, давайте погостим в обществе более нежного свойства. Мы найдем его в шатре, раскинутом для Аделы Миранда и ее служанки.

Едва ли стоит говорить, что в наружности госпожи произошли заметные перемены. Платье сеньориты покрыто пятнами грязи, потрепано пылью и дождем, выбивающиеся из-под чепца волосы непричесанны, щеки, дотоле цветущие, бледны. Она грустна, понура, подавлена.

Индейская красотка, по-видимому, меньше пострадала от плена. Ее гнетет меньше опасений: над ней не нависает жуткая угроза, подобно инкубу, высасывающая соки из ее хозяйки.

В беседе роль утешителя выпадает именно на долю Кончиты.

– Не печальтесь так, сеньорита, – говорит он. – Я уверена, что все кончится хорошо. Что подсказывает мне: так и будет. Уверена, что это добрая дева Мария, будь она благословенна! Я подслушала, как один из солдат обмолвился, что нас везут в Санта-Фе, и дона Валериана отдадут под трибунал – кажется, он это так назвал. Ну и что с того? Вы ведь знаете, что ваш брат не сделал ничего такого, за что его можно приговорить к смерти, разве что просто взять и убить. Да только они не посмеют, пусть и тираны.

При словах «взять и убить» молодая дама вздрагивает. Именно эта мысль так угнетает ее. Слишком хорошо знает она человека, в руки к которому им не повезло попасть. Ей памятен его план, почти увенчавшийся успехом, и отсроченный лишь их поспешным бегством из дома. Удовольствуется ли этот демон тем, что доставит ее брата назад и предоставит законному суду, военному или гражданскому, решать его судьбу? Адела не верит в это и ежится при мысли, что ожидает их впереди.

– Кроме того, ваш отважный Франсиско и мой могучий, храбрый Гуальтеро уехали прежде нас, – продолжает Кончита. – Они уже должны быть в Альбукерке и наверняка прознают о нашем приезде. Доверьте им дело спасения дона Валериана.

– Нет-нет, – уныло отвечает Адела. – Они ничего не смогут сделать для моего брата. Это вне их сил, даже если бы брат попал туда. Но он не доедет до Альбукерке, как возможно, и никто из нас.

– Сантиссима! Что вы хотите сказать, сеньорита? Ведь эти люди не посмеют убить нас по пути?

– Они способны на это. На все. Ах, Кончита, ты их не знаешь. Мне грозит опасность не меньшая, чем брату, потому как я предпочту умереть, чем…

Девушка избегает произносить слово, способное объяснить ее ужасные предчувствия.

– Если они убьют вас, то пусть и меня убивают! – заявляет служанка, не дожидаясь конца реплики. – Дорогая моя дуэнья, я готова умереть вместе с вами!

Хозяйка, глубоко тронутая этим проявлением преданности, обвивает белоснежными руками шею смуглой служанки и запечатлевает на ее лбу поцелуй, говорящий о сердечной благодарности. С минуту обе держат друг друга в объятиях, шепча слова взаимного утешения. Любовь стирает все различия, но несчастье превосходит ее в этом. Перед лицом отчаяния все равны, и принц и нищий, знатная дама и безродная горничная, привыкшая исполнять все капризы госпожи и ждать ее распоряжений.

В жилах Аделы Миранды течет чистейшая голубая кровь Андалузии. Ее предки прибыли в Новую Испанию в числе гордых конкистадоров. Кончита же, по крайней мере, по материнской линии, принадлежит к завоеванной, порабощенной и униженной расе.

Никто не вспоминает о вражде предков, ни намека на гордость своей родословной с одной стороны, ни тени унижения с другой – обе девушки обнялись под кровом палатки, стараясь приободрить друг друга. Под угрозой общей опасности белая сеньорита и смуглая служанка не замечают различий в цвете кожи и впервые ощущают себя сестрами в самом истинном, общечеловеческом значении этого слова.

В то самое время, пока в квадратном шатре разворачивается описанная выше сцена, в конической палатке происходит диалог, участниками которого выступают Урага и Роблес. Полковник возлежит на медвежьей шкуре, раскинутой на толстой подкладке из травы, благодаря чему образуется подобие кушетки. Лейтенант сидит рядом на складном стуле. Оба курят, а из двух стаканов, стоящих на пеньке, исходит аромат, указывающий на факт, что оба не прочь еще и выпить.