Четкие планы эвакуации летели к черту при столкновении с некрасивой действительностью, где хватало халатности, а то и саботажа. Даже в обычное время организовать массовый исход – крайне сложная задача, а уж в военную пору она почти невыполнима.
По шоссе перла толпа, бесчисленная человечья икра, в которой разум и всякие там добрые чувства были замещены инстинктами да рефлексами.
Иные шли налегке, раз за разом судорожно щупая карманы пиджаков – на месте ли документы? Кое-кто, топая пешком, волок на себе тюки со скарбом – один седой еврей, изгибаясь под тяжестью, нес на плече швейную машинку «Зингер», правда, без литой станины – под ней бы он точно сломался.
Другие толкали перед собой тележки, велосипеды или детские коляски, груженные чемоданами, мешками, вьюками, а самые пронырливые занимали кузова машин, втискивая туда гардеробы и фикусы.
Частенько кто-то падал, ронял свой груз или терял из виду ребенка. Сразу поднимался дикий, заполошный крик, и по толпе словно волны начинали ходить – чужой страх шатал окружающих, как ветер траву. Почти все шли, тупо уставившись перед собой, выключив мозги, подчинив себя общему движению. Редко кто обращал внимание на наши сигналящие во всю мощь клаксонов машины, а если и поднимал глаза, то они были безразличны и пусты. К счастью, ближе к городу толпы стали редеть – через столицу Советской Белоруссии уже никого не пропускали, направляя потоки беженцев в обход – на всех крупных развилках дорог стояли патрули, регулирующие движение.
Здесь наша колонна смогла немного увеличить скорость.
– Слышь, боец, а почему тебя генерал Бармалеем назвал? – задал я мучивший меня вопрос.
– Это тащ генерал так шутит! Зовут меня Варфоломей! – объяснил, по-волжски окая, водитель. – Ой, простите, тащ комиссар: младший сержант Варфоломей Сидоров.
– Давно генерала возишь?
– Да он на машине почти и не ездит – больше на танке! – недовольно пробурчал Сидоров. – А так-то я в дивизии с самого ее основания, еще когда мы бригадой были. Вот тогда мы с ним помотались – и по заводам в Ленинграде, когда танки забирали, и по казармам, когда личный состав собирали. Степка с Матвеичем тоже с нами иногда мотались. Знаете их, тащ комиссар? Они сейчас в экипаже Владимира Петровича.
– Знаю, сержант, знаю! Вместе от границы шли в июне. А потом, уже в июле, повоевали… Было горячее дельце!
– Это когда вы немецкого генерала в плен взяли? Степка хвастался – мол, цельную немецкую танковую дивизию в одиночку разбили. Всего, мол, одним танком. Експерементальным, мол… Врет, поди? – Сидоров повернул ко мне голову.
– Ох, Степа, трепач! – усмехнулся я. – Вернусь – вставлю ему клизму на скипидаре! Это же секретная информация… была.
– Да я же – могила, тащ комиссар! – даже как-то обиделся Варфоломей. – Я же больше никому! Я же комсомолец!
– Ну, раз комсомолец – верю, не проболтаешься! – рассмеялся я.
Между тем мы почти незаметно въехали в город. Минчане почти все эвакуировались, это стало видно уже в предместье – улицы казались совершенно пустыми, только побрехивали кое-где брошенные «друзья человека». Однако здесь сохранились следы хаоса, бушевавшего, видимо, совсем недавно – обочины были усыпаны какими-то разорванными тюками, сломанными чемоданами, тряпьем.
Примерно на границе частного сектора и многоэтажной застройки нас встретил патруль – три бойца в фуражках с зеленым верхом и синими околышами. Пограничники? Что они тут делают? Впрочем, не так давно я видел недалеко от Минска ребят лейтенанта Кижеватова.
Все патрульные были вооружены автоматами, висящими почти как у современных спецназовцев – на длинных ремнях через правое плечо, стволом вниз. К остановившейся «эмке» подошел только один, с двумя сержантскими треугольниками в петлицах. Остальные страховали его, встав очень грамотно – не перекрывая друг другу директрису стрельбы. Оружие снято с предохранителя, пальцы легли на спусковые крючки. Не дай бог, им что-то померещится – нашпигуют нас свинцом с левого и правого бортов.
Что-то среди развалин соседнего дома показалось мне чужеродным элементом. Я вгляделся – в практически сливающемся со стеной пулеметном гнезде из мешков с песком стоял старый добрый «Максим» имперского образца – с маленькой заливной горловиной и бронзовым кожухом. Ствол раритетного станкача, обмотанный для маскировки мешковиной, смотрел точно на «захар». С такого расстояния он за десять секунд покрошит всех штурмовиков Бата, те даже вскочить не успеют.
– Документы! – усталым голосом потребовал сержант.
Сидоров торопливо сунул ему свою красноармейскую книжку и предписание.
Я присмотрелся к погранцу – у него было серое лицо смертельно умотавшегося, не спавшего несколько дней человека, но глаза оставались чутко-внимательными. Документы он взял левой рукой, а правая так и осталась на шейке приклада. Разве что указательный палец перескочил со спускового крючка на предохранительную скобу.
Не перелистывая страницы, сержант словно бы мельком глянул в книжку, потом взял предписание и тут слегка «завис». Видимо, переваривал формулировку.
– Что значит: доставка особо ценных пассажиров на вокзал в распоряжение спецгруппы НКВД? Арестованных, что ли, везете? А бойцы в грузовике ваш конвой?
– Нет, товарищ сержант! Это не арестованные, это…
– Разведка, тащ сержант! – вмешался я, опустив стекло своей дверцы. – Тропили «зеленую»
[23] на участке 1-й гвардейской, а сейчас следуем в распоряжение командования. На вокзале нас ждут сопровождающие – ребята из Осназа.
– Ваши документы! – потребовал погранец, делая полшага назад, чтобы расширить сектор обстрела. Его указательный палец снова перескочил на спусковой крючок. Вероятно, мое объяснение его насторожило.
– Ну какие у нас документы? Вот, справку в штабе дивизии дали! Только чтобы до вокзала доехать!
Осторожно, словно бумага была пропитана ядом, пограничник взял листок и пробежал глазами по короткому тексту.
– Дубинин? Товарищ батальонный комиссар? – Сержант внезапно нагнулся, почти просунув голову в салон, чтобы внимательно разглядеть мое лицо. – И точно – вы!
– Я! – покладисто согласился «товарищ комиссар».
– А я ведь вас отлично знаю! – внезапно обрадовался погранец. – Мы вас прикрывали, когда вы на каком-то огромном танке немцев под Слуцком трепали. Да и в Брестской крепости я вас видел, в первый день войны! Я с заставы лейтенанта Кижеватова!
– Прости, друг! – сказал я, вылезая из салона. – Но я тебя…
– Не помните? Немудрено! – пожал плечами сержант. – Я-то вас еще 22 июня запомнил – все вокруг нервные были, а вы один спокойный. Хотя только из боя вышли. А в том клубе почти взвод немцев намолотили – я сам ходил смотреть.
– Там повезло просто – я вовремя на хоры залез. Это же бывшая церковь. И отбивался там, пока подмога не пришла.