Сезон зверя - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Федоров cтр.№ 64

Он был настолько поражен и заинтригован, что тут же разрешил себе воспользоваться односторонним телепатическим каналом. Конечно, Кодекс планеты Лемар считал нарушением свободы личности любой не согласованный с абонентом контакт подобного рода, по сути являвшийся бесцеремонным и недозволенным считыванием чужих мыслей, но в данной уникальной ситуации, решил Транскрил, он может быть оправдан. К тому же это существо вряд ли что-нибудь сейчас почувствует и тем более сможет апеллировать к Службе контроля Кодекса, находящейся за сотню световых лет.

Включившись, Транскрил весь покорежился. «Крови! Крови! Пить! Пить! – зазвенело в его голове. – Крови! Скорей! Теплой!..»

Он с омерзением прервал связь. «Вот это образчик!..»

Встречаться с таким коллегой, даже в похожей шкуре, не хотелось, и Транскрил, обогнув лагерь, быстро пошел в другую сторону. Сумерки стремительно заливали лес темно-серой пеленой, и он чувствовал, что до трансформации осталось буквально две-три минуты. Вот-вот должен был зазвучать предупредительный зуммер.

Удачно подкормившись несколько раз бараниной, Зверь заметно потяжелел, округлился, почувствовал, как налились силой его мышцы. Лето тоже входило в полную силу, делая жизнь в горах сытнее и приятней. Поднялись и исходили медовым соком травы и цветы, закачались на веточках белобокие, но уже вполне съедобные голубика и смородина, заплескалась на отмелях идущая на нерест и потерявшая всякий страх рыба. Теперь можно было не бедовать до самого снега.

Раны на животе зарубцевались, засохла и царапина на загривке, оставленная пулей. Зверь уже и не вспоминал о них, но из всех событий тех дней никак не забывался вкус белых камушков и запах подарившей их маленькой человеческой лапы. Наверное, это произошло потому, что на фоне тогдашней боли, зла и голода такое проявление добра ощутилось особенно ярко. Часто теперь, забравшись под утро куда-нибудь в чащу для дневного сна, он долго и медленно облизывал пасть, пытаясь обнаружить на ней хоть какие-то следы этого счастливого события.

И однажды Зверь вдруг подумал, что, может быть, стоит еще раз, уже не поднимая лишнего шума, так, чтобы не услышал злой человек с громыхающей палкой, незаметно подобраться к матерчатому домику и тихонько поцарапать его стенку. И тогда наверняка маленькая лапа вспомнит о нем и будет снова и снова кормить невиданным лакомством.

Дождавшись сумерек, Зверь поднялся с лежки и направился к дальнему ручью, у которого жили люди.

Оставалось совсем немного, он уже почувствовал человеческий дух, смешанный с горьким дымом прогоревшего костра, и приготовился выйти к краю террасы, чтобы оттуда все высмотреть, как вдруг раздался какой-то шум. Зверь прислушался: кто-то двигался к нему прямо со стороны жилья. По звуку шагов он почти сразу понял, что это человек, а ноздри скоро подсказали: нет, не тот, что кормил сладкими камушками… А может, тот, что изрыгал огонь и гром?..

Распластавшись за коряжиной, он еще не знал, как поступит с врагом, все зависело от поведения самого человека.

И вдруг за деревьями полыхнуло светлое пламя. Зверь вжал морду в мох, ожидая грохота и смертельного удара, но ничего больше не произошло. Открыв глаза, он непонимающе потряс головой – вместо неизвестно куда исчезнувшего человека к нему уже шел медведь. Более того, через мгновение Зверь узнал в нем белогрудого самца, что заставил его так бесславно бежать от молодой медведицы. Откуда и как он сюда свалился?! Что сделал с человеком?! Неужели как-то коварно и тут опередил его, съел предназначавшееся Зверю лакомство и удостоился ласки маленькой лапы?! Зверь почувствовал было, как в нем закипает злоба, но память о позорно проигранном поединке и кровоточащих ранах вдруг неожиданно ярко высветилась в мозгу. А Белогрудый все приближался. И тогда Зверь сначала поднялся и попятился, а потом развернулся и, зло прихрамывая, ломанул через кусты в сторону своих солонцов.

Когда Верка и Вадим вернулись из маршрута, Афанасий, помня о своем обещании еще раз пригласить студентку на рыбалку взамен неудавшейся, уже поджидал ее в лагере.

– Чай да пей не нада, – остановил он Верку, которая умылась у ручья и направилась было к столовой. – Мой избушка чай пей. Моя гости зови. Рыбалка ходи, избушка ночевай. – И, подойдя ближе, уже на ухо тихонько шепнул: – Старик посмотри. Вчера Старик да приходил.

– В гости, значит, приглашаешь? С удовольствием поеду! – подчеркнуто громко и весело, больше для остальных, чем для Афанасия, откликнулась Верка, а сама с радостью подумала о том, что сможет совсем скоро увидеть Его. Пусть в медвежьей шкуре, но Его!

Глаза ее лишь на какие-то мгновения мечтательно заблестели, став еще красивее и глубже, но наблюдательный Белявский успел заметить и иронично прокомментировал:

– Ты, Вера Васильевна, излучаешь такое сияние, будто тебя Афанасий не на рыбалку, а на королевский бал пригласил. Эх, восторги молодости! Впрочем, как поется в одной песенке, «я сама была такою триста лет тому назад». Не обращай внимания на стариковское брюзжание, это я от зависти.

– Я так и поняла, – улыбнулась в ответ Верка и, закинув за плечи полупустой рюкзак с полотенцем и другими необходимыми для вылазки на одну ночь вещами, ловко уселась в седло.

– Ты у нас впрямь как кавалерист-девица Дурова, – провел историческую параллель Белявский, – в седле не хуже гусара смотришься.

– Родная Брянщина выучила, – откликнулась она, – на каникулах каждый день колхозных коней купали. – И пришпорила лошадь, пристраиваясь вслед за Афанасием.

Три километра – для лошадей не расстояние, тем более под такими седоками, как девчонка да уже начавший потихоньку сохнуть от своих лет старик. К тому же по тропе вниз, из предгорья в долину. Это не мешки с аммонитом на перевал тягать. И кони шли ходко, размахивая хвостами, торопясь к дому, где их ждут сочная трава и овес в кошелках. Тем не менее почти полчаса на дорогу понадобилось, и это время надо было чем-то занять.

В голове у Верки сидел, конечно, только Он, но, чтобы Афанасий не обиделся за затянувшееся молчание и почувствовал ее интерес к себе, она решила задать каюру вопрос, который, впрочем, еще совсем недавно вызывал у нее жгучее любопытство, да и сейчас не сошел на нет, поскольку касался и Его.

– А почему, Афанасий, вы говорили, что для охотника сороковой медведь страшный очень, что его нельзя убивать?

– Отец так говори, дедушка говори, бабушка говори. Все люди говори. Я сам знай – сороковой Старик да шибко страшный. Наказ да наказ!.. – Он вытащил из пачки папиросину, прикурил, глубоко затянулся и неспешно начал рассказ. Конечно, излагал он свою историю на неродном языке не больно гладко, но Веркино воображение дорисовывало пропущенные детали и непрозвучавшие нюансы.

В тот осенний день уже ближе к вечеру Афанасий с другом добыли сохатого. Пока его разделали, на лес стали опускаться сумерки, а до стоянки на берегу реки было не слишком близко. Поэтому они решили перенести мясо к палатке утром. Вырезали мякоти на жарево, забрали печенку, губу и, сердце, а остальное перенесли на бугорок за высохшим ручьем – чтобы утром издалека увидеть – и оставили на ночь, прикрыв шкурой. Благо, что ночи уже были холодные.