Сезон зверя - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Федоров cтр.№ 38

– Григорьевич. Да зовите просто Валеркой.

– Так вот, Григорич… Белявскому скажем, что яловая была, без ягнят, а такую и не грех прибрать. Все равно теперь уже дело сделано… Небось, тушенка-то еще в поселковой столовой надоела?

– Надоела, – согласился Валерка.

– То-то и оно.

Когда стали складывать мясо в рюкзаки, выяснилось, что Валерка не взял с собой клеенку.

– Промочит насквозь, – заметил Тамерлан.

И точно, не успел еще Валерка надеть на себя потяжелевший рюкзак, а тот уже потемнел снизу и стал ронять на землю маленькие рубиновые капли. Потом промокли и штормовка с рубахой, начав противно прилипать к спине. Дойдя до лагеря, Валерка побыстрей выложил мясо в траву у кострища и пошел к ручью, чтобы отмыться и постирать одежду с рюкзаком. Повесив их сушиться на растяжки палатки, он в одних плавках вошел внутрь, тихонько переоделся, стараясь не разбудить Зденека, который отсыпался впрок перед большой охотой в полнолуние.

Уже второй день, забравшись в самую чащу, Зверь зализывал рану на брюхе, оставленную клыками Белогрудого. Боль, смешавшись с тяжестью невыплеснувшейся страсти, заставила забыть обо всем остальном. И только сейчас, когда располосованный живот перестал кровоточить и горечь от потери медведицы чуть пригасла, Зверь понял, что ослабевшему существу его срочно нужна пища. Он медленно поднялся, покачиваясь от потерянной крови и слабости, добрел до ближнего островка цветущего голубичника и принялся механически набивать им желудок. Тонкие стебли ягодника притупляли голод, но почти не прибавляли сил. Сейчас ему требовалось что-то более существенное. Поняв это, Зверь направился к ручью. Студеная вода приятно охлаждала раны, и он плескался в ней дольше обычного. А потом вылез и, не отряхиваясь, уверенно зашагал в сторону солонцов.

Подойдя к скалистому обрыву, Зверь поймал носом запах крови и понял, что кто-то опередил его с засадой. Двигаясь вдоль подножия горы, он вскоре набрел на кучу камней, из-под которой и шел манящий дух. Разворотив мордой булыжники, Зверь обнаружил под ними баранью требуху. Быстро расправившись с ней и, пытаясь найти еще какие-то остатки добычи, он тут же наткнулся на след двух людей, которые уходили вниз по ручью. Стало ясно, что, оставив жалкие отбросы, люди унесли с собой все мясо – об этом говорили уже засохшие капли крови, которые с равномерными интервалами помечали путь охотников. Ясно было и другое: бараны теперь на солонце появятся не скоро. Несколько мгновений Зверь сдерживал себя, но потом все же не выдержал и пошел по темно-красным отметинам. Нет, он не собирался нападать на людей, хотя был и голоден, и зол от раны, – он просто надеялся, что вдруг да удастся потихоньку стащить хотя бы часть добычи…

Ужин Белявский с Вадимом решили сделать сами. Во-первых, Верка к дикому барану ни разу в жизни не прикасалась, не знала даже, с какого боку подступиться, о чем прямо и заявила. А во-вторых, они видели, как студентка сегодня наломала ноги в маршруте, и просто пожалели девчонку.

– Садись, Вера Васильевна, на бревнышко и смотри, как с барашками обращаться надо, – распорядился Белявский. – Учись у старых волков, пока мы живы. Мяско мы сейчас сварим с картошечкой. Ну а печеночку, почечки и сердце поджарим на этой заслуженной чугунной сковородке. Думаю, она по возрасту значительно старше тебя, но это только добавляет ей волшебных кулинарных качеств. А чтобы счастье твое студенческое было полным, картошечку у нас почистит старший геолог. – Он повернулся к Вадиму: – Нет самоотводов?

– Конечно почищу, – согласился Вадим, – чистить картошку для любого полевика – в радость, потому что очень уж быстро она в поле кончается. И захотел бы потом почистить, а ее уже нет. – Он взял два ведра и пошел за водой к ручью.

– Вот видите, Вера Васильевна, какая интересная философская база подведена вашим старшим коллегой под обычную кухонную операцию. – Хорошее настроение от вида свежего сочного мяса с янтарными прожилками жира сделало Белявского разговорчивым. Он вынул из ножен на поясе острый якутский нож и принялся нарезать мясо кусками, привычно и без усилий направляя лезвие между костей и суставов.

– Ловко у вас получается, – заметила Верка, – будто всю жизнь в этом упражнялись!

– «Всю жизнь», – повторил за ней и по-доброму усмехнулся Белявский. – Да я, Верочка, до двадцати с лишним лет не держал в руках ни одного орудия труда, кроме авторучки. Несчастный питерский интеллигент-белоручка.

– А как же вас занесло в геологию?

– Вот так и занесло, а точнее, унесло сюда, на Крайний Север. Обстоятельства заставили. Родственные связи.

– Это в каком же смысле?

– В прямом. Плохая наследственность у меня оказалась. Видите ли, моим предкам сильно не повезло – они были аристократами, с самим батюшкой-царем иногда виделись.

– Правда, с царем?! С самим царем! – восхитилась Верка.

– Правда, Вера Васильевна. Но это сейчас можно такими предками где-нибудь в узкой компании чуть-чуть похвастаться. А в тридцатые годы мои батюшка с матушкой вынуждены были публично, через газету отказаться и от своих родителей, и от дедушки с бабушкой. И встать, так сказать, на путь полноценной молодой пролетарской семьи, живущей в проходной комнате коммуналки и честно зарабатывающей хлеб свой насущный у станков Путиловского завода. Вот такое мимикрирование под пролетариев…

– Как, как вы сказали? Ми-ми… – не поняла и не сумела повторить Верка. – А что это означает?

– Мимикрирование? Это, Верочка, изменения природной окраски организма под цвет и структуру окружающей среды. С целью маскировки. Многие крылатые объекты вожделения нашего зарубежного друга Зденека регулярно и успешно пользуются подобным приемом. Пытались воспользоваться им и мои родители, но неудачно. Видимо, слишком сильно проглядывал на крыльях аристократический рисунок. Не найдя за ними никаких других вредительств, обоих арестовали за буржуазное происхождение. Дали немного, по восемь лет, а тут еще и амнистия после смерти Великого Горца случилась, так что домой вернуться сумели. Да к тому же под блокаду не попали – он всю войну катал тачки с никелем в Воркуте, а она в Караганде железную дорогу строила. Как раз к пенсии перековались в настоящих пролетариев. Конечно, потом обоих реабилитировали, стаж вернули. Но, увы, поздновато…

Белявский промыл мясо водой, принесенной Вадимом, почти любовно уложил куски в ведро, повесил его над огнем. И продолжил:

– А я, Верочка, с пятого класса мечтал быть только историком. Да-да, зачитывался Ключевским и Соловьевым, Карамзина под подушкой хранил. Помнил, кажется, не только дату каждой великой битвы Суворова и Ушакова, но и все сражения Александра Македонского знал не хуже. Хотел, конечно, поступить на исторический в Ленинградский университет, но мне очень прозрачно намекнули, что с моими репрессированными родителями надо выбрать какую-то менее общественную и публичную профессию. В науку меня с такой анкетой не пустят, в школе детей не доверят. И вообще, лучше бы уехать мне годков на пять – десять куда-нибудь далеко-далеко на Север. Я так и сделал: потихоньку, не высовываясь, отучился два года в Горном институте, а потом перевелся на заочное и завербовался в Якутию. Конечно, вначале нелегко пришлось, я и спичками-то только газ на кухне умел поджигать, а тут вдруг костер в дождь да на ветру разводить надо. В палатке при минус сорока в тайге ночевать. Натерпелся. А чего только не наслушался про свое интеллигентское воспитание. Но, в конце концов, притерся, жизнь научила.