А это происходило постоянно.
– Тихо! – рявкнула Цара. – Наблюдайте за песком.
Лазло послушался. Сокол прочертил круг своей тенью, но юноша не увидел ни намека на закопанное чудовище. Песок внутри круга ничем не отличался от песка в любом другом месте.
Цара резко остановилась.
– Не желаешь ли удостоиться этой чести? – спросила она. Девушка тоже была одной из юных воительниц. Лицо гладкое и бронзовое, нос величественный и с высокой переносицей, правую бровь рассекает шрам. Голову она обрила, оставив полоски в три сантиметра вдоль центра скальпа; их она отрастила и сплела в косу.
– Чести? – спросил Лазло.
Она вручила ему камешек:
– Просто кинь в него.
В одной руке Лазло держал копье, в другой – камень. Он уставился на песчаный участок и тень птицы, наматывающей круги. Затем сделал глубокий вдох и… кинул камень. Тот дугой пролетел по воздуху. И… что ж, Лазло понимал: что-то произойдет. Даже ожидал, что это будет что-то чудовищное. Но, наверное, нельзя морально подготовиться к встрече со своим первым монстром. Как только камешек коснулся поверхности песка, пустыня взорвалась.
Песок полетел в разные стороны. Он жалил лицо и попадал в глаза, от чего существо, возникшее перед ним, поначалу казалось просто крупным ощетинившимся пятном. Лазло отпрыгнул, крепко вцепившись в тяжелое копье, умудрился запутаться в собственных ногах и шмякнулся на зад. А вот Руза и Цара не упали и даже копьями не замахнулись. Юноша отметил их спокойный вид, вытер песок и уставился на монстра во все глаза.
Чудище походило на огромного паука, подумал Лазло – его разум пытался подобрать сравнение, которое помогло бы ему обрести смысл. Но смысла в нем не было. Может, толстое вздутое брюхо, из которого росли лапы, и напоминало паука, но пропорции были неправильными. Слишком короткие лапы никак не могли поднять тушу зверя. И тут Лазло понял, что это вовсе не лапы. Это хелицеры.
Ротовые придатки.
Они извивались во все стороны – дюжина черных щетинистых отростков размером примерно с его руку и с клешнями, чтобы хватать добычу и тащить ее… к пасти.
Лазло не мог сказать, как глубоко закопано тело тривахнида, но то, что он видел, почти полностью состояло из рта. У него даже глаз не было – просто гигантский пульсирующий сфинктер: зияющий, зубчатый, горячий и красный. Хелицеры корчились в поисках добычи, и пасть-сфинктер сжалась, зубы развелись и сомкнулись в жажде поскорее во что-нибудь впиться. Ничего не найдя, монстр выдохнул поток жаркого воздуха с вкраплениями чего-то мерзкого – желудочного сока, о котором упоминал Руза?
И вправду как «очень мерзкая ванна». Лазло задумался, сколько же путешественников, переходивших пустыню без помощи охотничьих соколов, закончили свои поиски между этими челюстями. «Природная ловушка для дуралеев», как назвал их Руза. Они оставили нетронутое чудище дожидаться следующей волны странников-фаранджей, которым хватит глупости пытаться пересечь Эльмуталет.
Ребята вернулись к каравану, разбившему лагерь.
– Ну что? – поинтересовался Эрил-Фейн. – Как впечатления от тривахнидов?
– Мне нужно внести изменения в свой список способов, которыми я не хочу умереть, – ответил Лазло.
Воин рассмеялся:
– В точку. Знаешь, мы могли бы отправиться на запад раньше, но за последние двести лет никто не тренировал соколов. Мы решили подождать, пока это искусство не освоится заново.
– Мудрое решение, – кивнул Лазло. Двести лет. Первая загадка Плача, открывшая его разум как дверь. «Мой город стал потерянным для всего мира, а мир – потерянным для нас», – сказал Эрил-Фейн в Зосме. С тех пор Лазло ежедневно проводил время в его компании, но не приблизился к разгадке того, что все это значило.
Но скоро…
Завтра.
– Пойду расставлю туманные сетки, – сказал он.
– В этом нет необходимости, – заверил Эрил-Фейн. Он гладил своего спектрала Сирангелиса. – У нас хватит воды на завтра.
Сети предназначались для сбора конденсата из прохладного ночного воздуха и являлись важным дополнительным источником воды в Эльмуталет. Но это последняя ночь их путешествия, и воды в бурдюках хватит, чтобы дойти до места назначения. Лазло пожал плечами.
– Нет ничего лучше свежесобранного тумана, – ответил он и все-таки пошел расставлять сети.
Вода в бурдюках несвежая, ей уже два месяца, и кроме того, он привык к труду, включающему в себя молоток из железного дерева и вбивание колышков глубоко в песок. Это помогало размяться после долгого дня в седле, и хотя ему было стыдно это признать, Лазло нравилось, как изменилось его тело. Когда он снимал свой белый чалнот, чтобы помыться – насколько вообще можно помыться в пустыне, оттирая кожу смесью песка и измельченного корня негау, – то обнаруживал под ним твердость и рельеф, которых не было раньше.
Даже его руки в последнее время казались чужими. Прежде у него была одна мозоль – от пера. Теперь его ладони огрубели, а кожа стала такой же коричневой, как лицо. Его серые глаза выглядели значительно светлее на фоне загорелой кожи, а месяцы в погоне за солнцем наградили не только морщинками. Они изменили форму его глаз, которые постоянно щурились от света, и линию бровей, сдвинув их ближе к переносице и соединив черные полосы в одну хмурую бровь. Эти небольшие изменения привнесли неоправданную трансформацию, заменив выражение мечтательной неопределенности хищной напряженностью.
Вот на что способны полгода с горизонтами.
Лазло знал, что теперь он мало похож на младшего библиотекаря, уехавшего из Зосмы с тизерканцами шесть месяцев назад. Более того, когда все делегаты собрались в Алконости, чтобы вместе пересечь пустыню, Тион Ниро его даже не узнал.
К тому моменту с их последней встречи прошло четыре месяца, и, к удивлению Лазло, Золотой крестник несколько раз проходил мимо него в караван-сарае, прежде чем понять, с очевидным изумлением, кто это такой.
С длинными темными волосами и в белом чалноте с капюшоном, разъезжая на спектрале как щеголь и говоря на языке невиданного города словно его хриплый голос был создан для этого, Лазло почти мог сойти за одного из тизерканцев. Было трудно поверить, что это тот же несчастный мечтатель, который врезался в стены, когда читал.
Горизонты вместо книг. Езда верхом вместо чтения. Здесь жизнь другая, но не подумайте: Лазло оставался тем же мечтателем, что и всегда, если не больше. Может, он и оставил книги в прошлом, но все истории повез с собой – из залитых сиянием сфер закутков библиотеки в куда более подходящие для них пейзажи.
Как этот, к примеру.
Юноша расправил сеть и посмотрел сквозь нее на Пик. Поначалу Лазло думал, что это мираж. Посредине Эльмуталет, насколько хватало глаз, небеса встречались с землей в непрерывном круге, плоском и невыразительном. Путешествовать по пустыне день за днем на протяжении недель, чтобы разбивать и собирать лагерь на закате и рассвете со стабильностью, которая объединяла все дни в один, – вера в то, что когда-нибудь это закончится, бросала вызов разуму. Когда вдалеке замерцали первые блики, он подумал, что это иллюзия – как озера, исчезавшие при приближении, – но на этот раз ничего не исчезло. За последние несколько дней оно выросло из бледной черты на горизонте в… ну, в Пик, чем бы он ни был.