Аристократия в Европе 1815-1914 - читать онлайн книгу. Автор: Доминик Ливен cтр.№ 19

Поместья двадцати четырех крупных землевладельцев находились и в волжских губерниях — Пензенской и Саратовской. В «Новороссии» — недавно колонизированных территориях отдаленного юга — крупные помещики встречались гораздо реже и вовсе отсутствовали в так называемых приозерных губерниях — Новгородской, Псковской и С.-Петербургской; правда, некомпетентность, проявленная при сборе информации по столичной губернии, ставит под сомнение любые сколько-нибудь определенные выводы относительно помещиков и принадлежащих им крепостных. Русские магнаты также редко попадались в литовских и белорусских приграничных землях, за исключением Могилева ^[71].

Даже беглый взгляд на карту, отражающую крепостную собственность крупных землевладельцев, показывает, что их владения простираются от Москвы на юг до «Новороссии», на запад до Могилева и на восток до самой Перми и Урала. К северу от Москвы крупные землевладельцы — явление редкое; и этот обширный регион включает в себя не только крайний север — Олонец и Архангельск — где не было помещичьих (дворянских) землевладений, но также целиком крестьянскую северо-восточную Вятскую губернию. Сюда также входили приозерные губернии — Петербургская, Псковская и Новгородская, — дворянство которых в своем подавляющем большинстве было мелкопоместным и экономически уязвимым. Кроме того, в центральном индустриальном районе к северу от Москвы, а именно, в Костромской, Ярославской и Тверской губерниях, было сравнительно мало имений, принадлежащих крупным помещикам. Но хотя это основное различие между «севером», с одной стороны, и «центром» и «югом», с другой, весьма существенно, не следует забывать, что сами губернии нередко были огромными по площади, и что соотношение между крупными помещиками в разных уездах было иным. Так, даже, например, в Воронежской губернии, которая отмечена большим числом крупных землевладельцев, в пределах Воронежского уезда не встретилось ни одного помещика, во владении которого находилось более 500 крепостных; в Коротякском и Нижнедевицком уездах таковых было по одному; в Острогожском — пятнадцать, среди них несколько весьма крупных; в Бирючах — одиннадцать, в том числе имения графа Д. И. Шереметева, которому только в этом уезде принадлежало 40 000 крепостных.

Чтобы таблицу 2.5 [ Таблица 2.5] оценить в более широком контексте, необходимо вспомнить, что в 1858 г. 78 процентов помещиков владело менее 101 крепостным (мужчин), и только у 1382-х собственников было более 1000 крепостных. Поэтому таблица 2.5 рассматривает исключительные случаи, относящиеся к очень небольшой элитной группе помещиков и не типичные для владельцев крепостных «душ». Но даже в пределах этой узкой группы, состоящей всего из 127 человек, прослеживается огромное неравенство в имущественном состоянии. Троим помещикам, каждый из которых владел более 50 000 «душами», вместе принадлежало больше крепостных, чем шестидесяти четырем помещикам, за каждым из которых числилось от 3000 до 5000 душ. Для середины девятнадцатого века эта степень неравенства среди аристократической верхушки России значительно выше, чем в Англии или Германии. Столь же специфической особенностью России является то, что из 127 крупнейших землевладельцев тридцать шесть (28,3 процента) были женщины.

Таблица 2.6 [ Таблица 2.6] включает 63 помещика, каждый из которых имел в собственности более 5000 крепостных. Несмотря на то, что в восемнадцатом и девятнадцатом веках в Российском правительстве преобладали выходцы из Германии и, в особенности, из Прибалтики, поражает подавляющее преобладание в этом списке русских фамилий. Самым богатым из вельмож немецкого происхождения был князь Петр фон Сайн-Виттгенштейн-Берлеберг, сын одного из Standesherren, который в эпоху Наполеона стал русским фельдмаршалом и получил в дар огромные земельные владения, но не в собственно России, а в западных пограничных областях. Вторая и последняя встречающаяся в списке немецкая фамилия — это графиня София Ивановна Борх; но на самом деле она была русской, и собственность принадлежала ей, а сам фон дер Борх крупных поместий в России не имел. Просмотрев весь список от начала до конца, среди шестидесяти четырех помещиков, которым принадлежало от 3000 до 5000 крепостных, мы обнаружим лишь одного немца — бесспорного прибалтийца, князя Ливена. Хотя его российские имения и числящиеся за ними 3429 крепостных на фоне крупных поместий магнатов русского происхождения выглядели незначительными, его земли в Екатеринославской губернии общепризнанно имели очень большую стоимость благодаря залежам в них минералов ^[72].

Среди шестидесяти трех крупнейших помещиков в 1859 г. (смотри таблицу 2.6) можно обнаружить, как и следовало ожидать, много потомков выдающихся вельмож императорского двора восемнадцатого века. Потемкин, Шувалов, Меншиков, Воронцов, Панин, Безбородко, Рюмин, Чернышев, Орлов и Зубов — все они были фаворитами и государственными деятелями в эпоху Петра I, Елизаветы, Екатерины II и Павла. С другой стороны, К. Е Лазарев и Прасковья Мятлева вышли из состоятельных купеческих семей, пожалованных в дворянство сравнительно недавно. Все вместе эти имена напоминают о том, насколько в восемнадцатом веке было легче попасть в высшее аристократическое сословие в России, чем, скажем, в Англии. Чрезвычайно богатая и могущественная русская монархия могла без труда сделать фаворита крупным землевладельцем. В Англии титулы также отражали политическое влияние в столице, но проистекало оно из власти на местах — в графствах — и само являлось в основном функцией земельного имущества.

Хотя нельзя не отметить, что человек недворянского звания мог попасть в круги русской придворной аристократии, не следует этот факт преувеличивать. В восемнадцатом веке среди фаворитов числилось несколько выходцев недворянского происхождения, самым знаменитым из которых был Меншиков, вообще неизвестно откуда взявшийся. Однако, большинство, как правило, были отпрысками верхних слоев провинциального дворянства, без чего они никогда не попали бы в число тех, кто был лично известен императору и взыскан его щедрыми дарами. Более того, фавориты спешили связать себя брачными узами со старинными аристократическими родами — как по социальным причинам, так и потому, что в восемнадцатом веке без поддержки аристократического сообщества об участии в российской политике и государственных делах не могло быть и речи. Когда прослеживаешь историю крупных состояний, пожалованных фаворитам в восемнадцатом веке, нельзя не поразиться тому, как много из них через наследование оказывались в конечном счете в руках старинной аристократии ^[73].