Увеличение расходов на оборону и рост числа претендентов на испанское господство в конце концов истощили человеческие и финансовые ресурсы монархии. Успех XVI века взрастил семена провала XVII столетия. Расходуя на поддержание империи все больше доступных средств, Испания исчерпала казну. Американские сокровища финансировали армию и закупки импортных товаров. Испания была самой дорогой страной Европы; чем больше средств тратилось на оборону и импорт, тем выше поднимались цены. Деньги уходили безвозвратно, и страна оказалась в порочном круге взаимозависимости.
Стремясь исправить положение, корона ввела новое налогообложение и начала распродавать должности при дворе короля, дворянские титулы, имения, деревни и города, духовные саны и бенефиции. Продавать титулы рыцаря военных орденов и дворянские титулы начали еще во времена «Католических королей», которые даровали около тысячи идальгий, а Карлос II, создал 328 новых титулов, в результате чего общее число титулов выросло с 60 в 1525 году до 745 в 1700 году. Пытаясь справиться с проблемами ликвидности, корона слабела; массовое отчуждение королевских владений лишило короля власти над землями и вассалами. От 60 до 70% испанской территории вместе с жителями находились под властью духовных и светских принцев. А продавая с молотка свое наследство, корона также распродавала источники будущей прибыли, усиливая зависимость от поддержки пэров.
СОКРАЩЕНИЕ ЧИСЛЕННОСТИ НАСЕЛЕНИЯ: ИЗГНАНИЕ МОРИСКОВ
С 1480 года Кастилия и Валенсия переживали стабильный демографический рост, Каталония немного от них отставала. Через сто лет этот рост прекратился; «Реласьонес топографикас» («Топографические сведения»), результаты переписи населения, которую провел Филипп II в 1575 году, дают представление о сокращении численности населения страны. Большая эпидемия 1598-1602 годов и предшествовавшие ей голод 1594 года и разорения 1597 года сократили население Центральной Испании, которая уже не могла нагнать темпы рождаемости середины века. Голод и бубонная чума, сопровождаемые такими болезнями, как круп, оспа и дифтерия, бушевали повсюду, с особым неистовством в центральных районах, в Авиле и Сеговии, забирая по полмиллиона жизней, в основном бедняков и нищих. Средиземноморская Испания и вся Андалусия, которые пощадила эпидемия начала века, пережили катастрофу пятьдесят лет спустя (с 1647 по 1652 год). На сей раз бубонная чума вначале объявилась в Валенсии в июне 1647 года, совпав по времени с самым плохим урожаем века, и к октябрю 1648 года унесла 34% горожан. Адский круг смерти, недоедания, голода и чумы замкнулся снова с 1676 по 1689 год и сопровождался скудными урожаями, наводнениями, засухой и даже нашествием саранчи.
В разгар бедствий, охвативших всю Европу, население Кастилии продолжало уплывать в Индии и гибнуть на европейских полях сражений. А Филипп III, несмотря на заблаговременные предупреждения о сокращении населения, в 1609 году решил избавиться от морисков (280 000 человек, в основном крестьян), проживавших в плодородных долинах Хативы, Гандии и Валенсии, где они составляли 26% населения, а также в долине реки Эбро, где их было 15%. Испанское общество выказало неспособность к ассимиляции и не желало терпеть присутствие морисков. За сорок лет до этого Филипп II ясно дал понять, что населению мусульманского происхождения придется отказаться от своей религии, обычаев, одежды и личных украшений, а также, «помимо всего самого нехристианского, от самой большой странности — ежедневно мыться». Общие демографические потери в королевствах полуострова с 1580 по 1680 год оцениваются в полтора миллиона человек; лишь к 1750 году численность населения Испании достигла уровня 1575 года.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЗАСТОЙ
Финансовое истощение и демографический спад сопровождались запретом на изменение социальной и экономической структуры страны. С начала XVI века стали крепнуть ощущения, что страна движется к краху. Восстание комунерос 1521 года отчасти можно рассматривать как ранний протест против имперских расходов. К концу 1550-х годов уже многие обеспокоились ростом цен, потерей конкурентоспособности, бесполезными инвестициями и нехваткой наличных средств, видя в этом первые признаки замедления экономического развития. В 1600 году самый известный из «арбитриста» (прогнозистов), дон Мартин Гонсалес де Сельориго, работавший в суде Вальядолида, который сам получал неплохой доход от недвижимости после весьма удачного брака, написал отличную книгу о бедах кастильской экономики. После Сельориго и другие отважились на критику, порой весьма проницательную. Аргументы сводились к взаимосвязи военной и экономической мощи, численности населения и производительности. Безошибочно определялись симптомы: избыточные ресурсы, недостаток вложений в производство, чрезмерные расходы казны, рост цен, потеря конкурентоспособности производства, застой в сельском хозяйстве, сокращение численности населения, импорт и иностранные банковские услуги, потеря рынков в Европе и Америке и т. д. Все доводы тщательно изучались, порой даже, можно сказать, препарировались. Однако предложения не шли далее реставрации прошлого, обычно ассоциируемого с «Католическими королями». Не инновации, а доброе имя и славное прошлое — таков был девиз критиков. Кеведо, один из самых ярых критиков эпохи, видел в возвращении к прошлому единственный путь к спасению: «Позвольте нам поступать так, как мы делали всегда». Очень немногие осмеливались критиковать основы общества, увязывая высокие цены с доходами, мышлением рантье и ленью; особняком стояло циничное замечание Сельориго, что иностранные банкиры и торговцы относятся к кастильцам, будто те — индейцы («Испания покорила Новый Свет, но нажились на этом Нидерланды»).
Ценности и пристрастия аристократии
Даже самая искренняя критика имела мало шансов на успех против аристократических ценностей и империалистических убеждений. Те, кто твердо удерживал социальную и экономическую власть, полагали, что именно эти ценности и убеждения сделали Кастилию великой. Неудивительно, что они не видели оснований что-либо менять. Корона поддерживала предпринимателей конца XV — начала XVI века и поощряла перемены, однако необходимость ведения войн оставляла мало пространства для маневров; на планирование будущего вечно не было времени, так что, когда давление достигало предельной отметки, монархии приходилось прибегать к поддержке знати.
Могущественный союз привилегий, прочно основанный на богатстве и власти, укреплял влияние аристократии на общество, неоспариваемое и неоспоримое; новые социальные группы, которые, возможно, могли бы привнести изменения в социальные и экономические процессы, привлекало и притягивало двойное достижение знати: статус и доходы (honra у provecho). Происхождение и богатство являлись отличительными чертами социального превосходства — владение фамильным гербом (ejecutoria de nobleza) и наследное состояние оправдывали любой поступок, а чины и звания никогда не жаловали тем, кто усердно трудился для улучшения своего материального положения. «Идальго, — писал Фернан Мехия, — человек, знатный от рождения»; герцог Нахера говорил, что мещанин отличается от дворянина своей личной и материальной зависимостью; это значит, что дворянин, даже если он был «простым идальго» (hidalgo a secas), остается таковым благодаря свободе от налогообложения. Отсюда — решительное противодействие аристократов нескольким попыткам короны ввести налог на землю и другую собственность, сдаваемую в аренду, а также установить контроль над налогами, которые дворяне собирали для короны.