Повседневная жизнь Тайной канцелярии - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Курукин, Елена Никулина cтр.№ 73

Первое впечатление от застенка было ошеломляющим. «В первые три дня моего заключения я никак не мог настроить свою голову ниже к малейшему порядочному суждению. Непрестанное воображение убийственного узилища, гробовая темнота и тишина, прерываемая иногда шептанием стражей, весьма похожих на ползание гадких насекомых, неизвестность течения времени, сердечная скорбь о милой, наверно страждущей супруге, лишение всего и без надежды когда-либо быть между своими, все сие, одно с другим непрестанно сталкиваясь и одно другое неизменно запутывая, производило в голове моей ужасную бурю, а в сердце мертвенное отчаяние», – описывал свое состояние Винский, кстати, к тому времени уже знакомый со столичной долговой тюрьмой.

Однако постепенно узник приходил в себя и налаживал отношения с охраной. После трехдневной голодовки, когда он гордо отказывался от положенного в день пятака, организм взял свое, и молодой дворянин стал прислушиваться к увещеваниям стражи, отвечавшей за его здоровье: «Што, сударь, не покушаешь? Бог милостив, коли не виноват; а морить себя грех, у тебя теперь пять алтын: вели, я сготовлю тебе кашицу знатную и калачик принесу. – Друг мой, у меня во рту все сухо. – Тотчас, батюшка, принесу чайку». За сим и скоро на самом деле принес он мне в горшочке сбитню и копеешную булку. Сие русское питъецо, освежив засохшие во мне соки, способствовало немало к успокоению моего духа. На другой день также по утру сбитень и булка, в полдень кашица с говядиною, что продолжалося ежедневно во все время моего пребывания в сем казамате».

Через месяц арестант уже настолько освоился, что без смущения предстал перед следственной комиссией и выдержал нелегкий допрос. Явных или доказанных преступлений за ним не нашлось, и Винский был переведен в другую камеру – с окном, печью и некоторыми предметами мебели; из дома ему принесли одежду и стали выдавать на день 25 копеек (правда, из его собственных денег). ^[365] Скоро Винскому, обвинявшемуся в получении банковских ссуд с помощью подлога и обмана, и другим молодым дворянам, попавшим в крепость не по политическим, а по уголовным делам, разрешили жить вместе при ослабленном тюремном режиме: «Тотчас учредили компанию, старшиною поручика Пучкова. Через час явились у нас водка, вино и достаточный завтрак. Вытребовали фельдшеров, началось бритье». Затем заключенным были возвращены все отобранные при поступлении вещи, и они получили возможность свидания с друзьями и родственниками, которой пользовались до окончания следствия.

У «политических» узников порядки, конечно, были более строгие – но не у всех. Немецкий пастор Христиан Теге, попавший в 1759 году под следствие по обвинению в шпионаже, оставил описание сухой и теплой камеры (похожей на ту, куда был переведен Винский после допроса): «Мой каземат был продолговатый. В передней поперечной стене его в углу была дверь, в той же стене, только с другого конца ее, было единственное окошко, около него у продольной стены стояла лавка, на ней положили для меня чистый тюфяк с двумя чистыми подушками, но без всякого одеяла, так что я должен был накрываться своей шубой. Далее была печь, топившаяся изнутри, в ней после варилось мое кушанье. У задней поперечной стены стояла лавка, на которой спали караулившие меня солдаты, а над дверью висело металлическое изображение Божией матери, перед которым солдаты совершали утренние и вечерние молитвы. Кроме этого, в каземате ничего не было: ни стола, ни стула и никаких принадлежностей для удобства жизни». ^[366]

Каждую камеру охраняли, как правило, три солдата, дежурившие круглосуточно по очереди. Малочисленный штат Тайной канцелярии был занят преимущественно бумажной работой – составлением и перепиской протоколов допросов и докладов. Доставкой подозреваемых и преступников занимались в основном местные военные и гражданские власти. Основную же работу по охране и конвоированию колодников в Петропавловской крепости выполняли офицеры и солдаты гвардейских полков – в первой половине XVIII века гвардия являлась не только элитной воинской частью, но и чрезвычайным рычагом управления, и кузницей кадров военной и гражданской администрации. Гвардейцев иногда использовали и для слежки за подозрительными людьми; правда, в этой роли они, даже переодетые в «мужицкое» платье, как правило, оказывались беспомощными. Так, придворный лекарь Арман Лесток в 1748 году сразу же обнаружил слежку и вместе со слугами захватил одного из неумелых «сыщиков».

Не всегда гвардейцы были исправными караульщиками. Запреты на разговоры с заключенными нарушались солдатами-стражниками во все времена. Если Винского тюрьма поначалу встретила неласково, то другой молодой дворянин, Александр Рибопьер, угодивший при Павле I в крепость за дуэль, вспоминал о своем пребывании там без особого страха. Граф Рибопьер был исключен со службы и потерял звание камергера; но «смотритель каземата» Павел Иглин и безымянный солдат из караула, участвовавшие в 1774 году в подавлении Пугачевского восстания вместе с его дедом А. И. Бибиковым, отнеслись к внуку сочувственно. ^[367]

Шведский граф Гордт, служивший во время Семилетней войны прусским полковником, также остался доволен своей охраной: «Офицеры и стража привязались ко мне и почувствовали жалость к моей доле. В двух гренадерах я приметил особенно искреннее участие, они дали мне понять, что готовы на все, что только может облегчить мои страдания. Однажды вечером один из них сказал мне, что офицер ушел с дежурства и что если я хочу выйти прогуляться на воле, то увижу весь город иллюминированным – то был один из праздничных дней ‹…›. Я был в восторге ‹…›, и мы отправились вокруг крепости» (естественно, не снаружи, а изнутри). Графу удалось осмотреть в том числе и Петропавловский собор – караульный солдат запер его с провожатым и держал до тех пор, пока Гордт не раскошелился на золотой червонец; может, ради этой операции и была задумана неуставная «прогулка» узника.

Упомянутый выше пастор Теге писал, что его хорошие отношения с охраной определялись щедрыми пожалованиями на водку. По словам Теге, он настолько вошел в доверие к страже, что гвардейцы отдавали свои деньги ему на хранение. Любознательный пастор выучился у солдат русскому языку и беседовал с ними вопреки всяким запретам: «Добрые и услужливые, как вообще все русские, они старались развлечь меня разными рассказами. Так проходил не один бурный зимний вечер, и я жалел, что не мог записать некоторых в самом деле прекрасных рассказов, состоявших по большей части из русских сказок».

Эта почти рождественская история, сама похожая на сказку с хорошим концом (пастора, до того не имевшего прихода, в 1761 году выпустили без наказания и определили к месту), возможно, объясняется тем, что к иностранным подданным отношение было более либеральным. Теге получал в день по рублю, так что мог не только ежедневно заказывать обед из четырех блюд, но и откладывать деньги; в его камере были стол со стульями и перина; он мог читать Библию, пользоваться личными вещами и получил позволение бриться. Таким же (по рублю в день) было содержание и у Гордта, жившего в каземате вместе с двумя лакеями и камердинером; у него горели не сальные, а восковые свечи. Обедал граф рябчиками и икрой, обзавелся целой библиотекой (сначала ему разрешили иметь религиозные, а затем и прочие книги) и даже переписывался с женой, хотя и не имел права назвать ей место своего пребывания. На допросы его почти не вызывали, и самым тяжелым испытанием для узника была «мертвящая скука», которой он противопоставил неизменно соблюдаемый распорядок дня: «День свой я распределил следующим образом: вставал в семь часов утра и до восьми завтракал, потом одевался, читал около часу; окончив чтение, я прогуливался по комнате в продолжение двух часов, то тревожимый грустными думами, то утешая себя приятными надеждами. В час пополудни солдат приносил мне обед. За столом я просиживал часа два и разделял свой обед со слугами, которые ели его в одном из углов моей комнаты, и с которыми я разговаривал, чтоб убить время; в три часа выпивал чашку кофею. С трех до пяти я опять прохаживался по комнате, как для развлечения, так и для поддержания здоровья. В пять возобновлял чтение, которое длилось до восьми часов. Очень легким ужином заканчивался мой день, а в десять я ложился спать». ^[368] От императрицы Елизаветы Гордт получил в подарок целый гардероб, включая зимний халат на меху, батистовые рубашки и шелковые чулки.