«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - читать онлайн книгу. Автор: Олег Лазарев cтр.№ 23

На память о своем пребывании они оставили нам несчетное количество блох. Все хорошо понимали: борьба с ними – бесполезное дело. Единственное спасение – холод, но его тоже нелегко переносить. Ночью приходилось терпеть, а утром я делал так: уходил куда-нибудь в укромное место, раздевался догола, вытряхивал блох на снег, снова одевался и уже до отбоя в помещения, кроме столовой и аэродромных каптерок, старался не заходить.

С питанием на аэродроме Зорька обстояло несколько лучше, чем в Обшаровке, но все равно постоянно хотелось есть.

В марте наконец установилась хорошая солнечная погода. Начались интенсивные ежедневные полеты без выходных. Быстро, с отличной оценкой, вылетел самостоятельно. Программу переучивания закончил в сжатые сроки. Самолет мне понравился. Научился на нем пикировать, ходить в строю. Для полка переучивание прошло не так гладко – было два летных происшествия. Первое случилось не по вине летчика. В.И. Ершов совершил вынужденную посадку в поле на фюзеляж из-за самопроизвольной раскрутки винта. Мягкая посадка на снежный покров спасла самолет. Через несколько дней он снова стал летать. А вот второй случай оказался более тяжелым.

Произошел он по вине летчика 2-й эскадрильи ст. сержанта М. Шутенко, допустившего при посадке высокое выравнивание. Самолет с высоты не менее четырех метров, парашютируя, грубо ударился о землю. От удара сломались стойки шасси, лопнули узлы крепления центроплана с плоскостями. Ремонту такой самолет не подлежал. Еще один случай в нашей эскадрилье произошел уже после переучивания, как раз перед тем, как улетать на фронт. Командир эскадрильи капитан Юдин стал облетывать самолет. Не овладев хорошо полетами на малых высотах, стал в воздухе хулиганить. Пикируя под углом 35–40 градусов в центр стоянки своей эскадрильи, он не успел своевременно вывести машину и врезался в землю между самолетами.

По счастливой случайности пикировал он поперек стоянки в сторону летного поля, поэтому при катастрофе, кроме экипажа, никто не пострадал. От Юдина и его мотористки, находившейся в кабине воздушного стрелка, собрали несколько килограммов мяса. Собранные останки положили в общий мешок. Ночью этот мешок лежал на стоянке эскадрильи, в том месте, где их самолет находился до рокового вылета. Мне пришлось караулить его, чтобы не утащили собаки. Во время полета Юдина я шел полем из Чапаевска на аэродром и видел, как над ним летает самолет. Обратил внимание на ухарское пикирование в сторону наших стоянок.

Еще подумал, как бы этот лихач не вмазал в стоянку, уж очень низко выводит машину из угла. Вот очередное пикирование под таким же крутым углом. Пора выводить. Не выводит – лихач. Неужели пронесет и в этот раз? Из-за большого расстояния звука не услышал, но отлично видел удар самолета о землю, взрыв, клубы черного дыма. Все! Долетался.

Кто же это мог быть? Наверняка из нашего полка. Не мог же кто-то чужой пикировать на нашу стоянку. С неприятным чувством подхожу к своей землянке. Кладу на лежавший у входа небольшой деревянный контейнер принесенный со склада бортпаек, который должны были уложить в наши самолеты перед отлетом на фронт. Вижу, подходят со стоянки несколько наших. «Кто там грохнулся?» – спрашиваю их. «Да ваш комэск со своей мотористкой». Только этого не хватало, подумал я. «Везет» же нашей эскадрилье!

Погиб Юдин по своей вине да еще угробил мотористку. Кто-то пытался его защитить, сваливая часть вины на преломление стекол фонаря. На отдельных машинах стекла действительно имели преломление, но хулиганил-то Юдин, не думая о последствиях. Так недисциплинированность одного, невнимательность и недоученность другого сократили число боевых самолетов на две единицы. И это перед самой отправкой на фронт.

Подготовка к боевым действиям в полку сводилась в основном к пилотированию самолета и умению эксплуатировать материальную часть. Тому, как надо воевать, какие делать маневры при отражении атак истребителей, как выполнять противозенитный маневр, как лучше атаковать ту или иную цель и тому подобное, нас никто не учил. Командный состав, за исключением капитана Сухих, никакого участия в ней не принимал. После Обшаровки командир полка Крешков редко появлялся в части, и на полетах его не видели. Все еще не было в полку начальника штаба. Его обязанности исполнял начальник оперативного отдела капитан Юстратов. Весенняя распутица вывела аэродром из строя. Работать с него стало небезопасно. Полеты прекратились. Выполнить программу переучивания в полном объеме полк не успел. Она прервалась на отработке полета в паре. Не было ни одного полета на бомбометание и воздушную стрельбу. Упорно стали ходить слухи о перебазировании полка на прифронтовой аэродром. Только что полученные с завода самолеты готовились к перегонке на новое место базирования.

В первых числах апреля поступил приказ о перебазировании полка в район Тулы. Перегонкой самолетов занимались перегонщики и руководящий состав. Нам, молодым летчикам, это не доверили, считая, что мы с такой ответственной задачей не справимся и побьем машины. На маршруте перелета предусматривались посадки на незнакомых промежуточных аэродромах. Перегонка самолетов молодыми летчиками в других частях показала, что наибольшее количество летных происшествий приходилось именно на них. Чаще всего билась молодежь, не имевшая опыта.

Один из промежуточных аэродромов находился близ Пензы, о котором летчики сочинили вульгарную песенку. В ней были такие слова: «…прилетели в Мертовшину, топай, топай – три машины разложили кверху жопой».

После перебазирования на Зорьку ни командира полка Крешкова, ни комиссара Обертышева в полку не видели. Единственными командирами, постоянно находившимися в полку, были капитан Сухих и неизменный начопера капитан Юстратов. Перед самой отправкой на фронт всем летчикам выдали отличные хромовые сапоги, о которых мы и не мечтали. Ботинки, в которые я успел «врасти», решил на склад не сдавать: мало ли что еще может быть впереди. Чего доброго, опять, как в прошлом году, придется снова ходить босиком.

Мы, бывшие балашовцы, продолжали оставаться рядовыми красноармейцами. Во второй половине марта всем нам выдали погоны. Поначалу ходить с ними было непривычно. Казалось, что мы как бы окунулись в старую царскую армию. В связи с этим появилось много всевозможных острот. Как только мы не называли друг друга: то «пскопскими», словом, заимствованным из кинофильма «Мы из Кронштадта», то «золотопогонниками». Как-то со мной произошел забавный случай, когда я ездил в Обшаровку получать на почте посылку от тетки, которую она сумела каким-то образом собрать в тяжелые годы войны.

Добирался туда через Сызрань. Иду по станционным путям, а навстречу небольшая группа военных, которые еще имели старые знаки отличия. Поравнявшись со мной и увидев погоны, они все, как один, повернули головы в мою сторону и разом поприветствовали, приложив руку к головному убору. Видимо, увидев мои новые хромовые сапоги и погоны, приняли меня за командира.

У капитана Сухих спросили, когда нам присвоят воинские звания. Он снова повторил ранее сказанное: «Мы не знаем, почему вам их ранее не присвоили, а в полку присвоим на фронте. Как себя там покажете, такое и получите». А на вопрос «Какое?» не ответил. Летчики, не принимавшие участия в перегонке самолетов, ехали в Тулу поездом через Москву. В дороге не обошлось без приключений. В переполненном общем вагоне, где ехал я, родился мальчик. Для роженицы с большим трудом освободили небольшой уголок. Как только послышался голос новорожденного, кто-то из пассажиров пустил остроту: «Одним защитником Родины стало больше».