Но я взял ее в руки и внимательно прочитал. Это было официальное удостоверение пилота, скрепленное печатью Министерства транспорта, выданное Дональду Уильяму Шимоде, живущему в штате Индиана, разрешающее ему управлять одно— и многомоторными самолетами, планерами и работать в качестве штурмана.
«А допуск к гидросамолетам и вертолетам?»
«Достану, если понадобится», — сказал он так таинственно, что я расхохотался еще раньше его. Парень, подметавший тротуар, посмотрел на нас и тоже улыбнулся.
«Слушай, а мне?» — попросил я. «Я хочу допуск к авиалайнерам».
«Свою полетную книжку будешь подделывать сам», — ответил он.
17
Во время радиопередачи Джефа Сайкса я вдруг увидел совершенно незнакомого мне Дональда Шимоду. Передача началась в девять вечера и шла до полуночи. Мы сидели в крохотной комнатке, заставленной катушками с рекламными заставками, записанными на пленку, кругом было полно каких-то кнопочек и циферблатов.
Беседу с нами Сайкс начал с того, что поинтересовался, не нарушаем ли мы закон, когда летаем по стране на старых самолетах и катаем пассажиров.
Ответ был прост. Ничего противозаконного в этом нет, и наши самолеты так же тщательно проверяются полетной инспекцией, как и реактивные лайнеры. Они надежней и безопасней, чем большинство современных самолетов из металла, и для полетов достаточно лишь получить лицензию и разрешение фермера использовать его поле. Но Шимода сказал совсем иное. «Никто не может помешать нам делать то, что мы хотим, Джеф», — ответил он.
Конечно же, он был прав, но в его ответе не хватало тактичности, а без нее не обойтись, когда выступаешь перед радиослушателями, интересующимися, с чего это мы тут разлетались на наших этажерках. Не прошло и минуты, как на пульте Сайкса замигал огонек телефонного звонка.
«Нам звонят по линии один», — сказал Сайкс в микрофон. «Слушаю вас, мадам».
«Я в эфире?»
«Да, мадам, вы в эфире, а в передаче принимает участие наш гость, летчик Дональд Шимода. Говорите, пожалуйста, мы все вас слушаем».
«Я хотела бы сказать этому парню, что вовсе не все делают то, что хотели бы, и что некоторым приходится работать, чтобы заработать себе на хлеб, и чувствовать ответственность, а не просто паясничать в воздушном балагане!»
«Люди, работающие ради куска хлеба, делают то, что им больше всего хочется», — сказал Шимода. «Так же как и те, кто зарабатывает свой хлеб играючи…»
"В Писании сказано: «В поте лица своего будешь ты добывать свой хлеб, и в печали будешь ты его есть».
«Мы вольны поступать и так, если захотим».
«Делай то, что можешь!» Мне надоели люди, вроде вас, твердящие: «делай то, что можешь!», «делай то, что можешь!». Из-за вас люди становятся совершенно необузданными, и они уничтожат мир. Они его уже уничтожают. Посмотрите только, что творится с растениями, реками и океанами!"
Она по крайней мере раз пятьдесят давала ему прекрасную возможность для достойного ответа, но он ни разу ей не воспользовался. «И прекрасно, если этот мир будет уничтожен», — сказал он. «Есть миллиард других миров, которые мы можем создать, или выбрать для себя. До тех пор, пока люди хотят держаться планет, у них будут планеты, пригодные для жизни».
Это вряд ли было рассчитано на то, чтобы успокоить собеседницу, и я, совершенно сбитый с толку, посмотрел на Шимоду. Он говорил, имея в виду перспективу многих и многих жизней, использовал знания, которые доступны лишь Мастеру. Эта женщина, естественно, считала, что разговор относится лишь к реальности данного единственного мира, который начинается рождением и заканчивается смертью. Он знал это… почему он не делал скидок?
«Так все, значит, распрекрасно?» — спросила она. «В мире нет зла, и вокруг нас никто не грешит? Вас, похоже, это не волнует».
«А тут нечему волноваться, мадам. Мы видим лишь крошечную частичку единой жизни, да и эта частичка иллюзорна. В мире все уравновешено, никто не страдает и никто не умирает, не дав на это своего согласия. Нет ни добра, ни зла вне того, что делает нас счастливыми и несчастными».
От его слов ей вовсе не становилось спокойней. Но внезапно она замолчала, а затем тихо спросила: «Откуда вы знаете все то, о чем говорите? Откуда вы знаете, что все это истинно?»
«Я не знаю, истинно ли все это», — ответил он. «Я просто в это верю, потому что это доставляет мне радость».
Я прищурился. Он мог бы сказать, что все это он уже попробовал, и все вышло… исцеление больных, чудеса, сама жизнь, в которой его учение стало явью, — это доказывает то, что слова его истинны и совершенно реальны. Но он промолчал. Почему?
Этому есть причина. Сквозь узенькую щелку между веками я едва различал в полумраке комнаты смутный силуэт Шимоды, склонившегося над микрофоном. Он говорил прямо в лоб, не давая никакой возможности выбора, не прилагая ни малейших усилий помочь бедным радиослушателям понять его.
«В истории мира, все, кто сыграл хоть какую-то мало-мальски важную роль, все, кто когда-либо испытал счастье, все, кто хоть что-нибудь подарил миру, были божественно эгоистичны, жили ради собственных интересов. Все без исключения».
Следующим в разговор вступил мужчина. Время в тот вечер летело очень быстро. «Эгоисты! Мистер, а вы знаете, кто такой Антихрист?»
На секунду Шимода улыбнулся и откинулся на спинку стула. Казалось, что он знал нового собеседника лично.
«Может быть, вы мне сами скажете?» — ответил он вопросом на вопрос.
«Христос говорил, что мы должны жить ради наших ближних. Антихрист говорит, будь эгоистом, живи ради себя, и пусть все катятся к чертям в ад».
«Или рай, или туда, куда они сами захотят отправиться».
«Вы очень опасны, вы знаете об этом, мистер? А что, если все наслушаются вас и начнут делать то, что они хотят? Что по-вашему случится тогда?»
«Я думаю, что тогда наша планета стала бы самой счастливой в этой части Галактики», — ответил Шимода.
«Мистер, мне не хочется, чтобы мои дети услышали ваши речи».
«А что хотят услышать ваши дети?»
«Если мы все свободны делать то, что захотим, значит, я могу прийти к вам на поле с моим дробовиком и прострелить вашу дурацкую башку».
«Конечно, вы вольны это сделать».
Было слышно, как трубка с грохотом упала на рычаг. Где-то в городе был по-крайней мере один рассерженный человек. Другие схватились за телефоны, на пульте ведущего разом замигали все лампочки вызова.
События вовсе не должны были развиваться именно так; он мог бы сказать те же вещи иначе, и не задевая их самолюбия.
Постепенно меня охватывало то же самое чувство, которое я испытал в Трое, когда толпа рванула к самолету и окружила Шимоду. Пора, явно пора нам было отправляться в путь.