Русская Австралия - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Кравцов cтр.№ 32

Увы, не все юные анзаки вернулись домой. Джон Минеев, демобилизованный с Западного фронта после контузии, недолго прожил по окончании Первой войны, но успел обзавестись семьей. Когда началась новая война, два его сына и дочь вступили в армию. Сын Алексис служил в Англии, летая на «Ланкастерах» в качестве радиста. В июне 1944 г. его самолет не вернулся с задания. Месяцы спустя он был найден к северу от Амьена. Энтузиазм и патриотизм, с которым эти юноши и девушки — дети русских анзаков, родившиеся в Австралии и носившие такие странные фамилии, — ответили на призыв в армию, был одним из главных достижений их отцов-эмигрантов. Отцы, впрочем, хорошо помнили, что такое война, и часто не разделяли энтузиазма молодого поколения.

^{Австралийское и американское подразделения. 1944 г.}

«Когда я хотел пойти на войну, — вспоминает Самуэль Ваксман, — отец назвал меня дураком и запретил мне вступать в армию. Я смог вступить в военно-воздушные силы только после его смерти». В подобной же ситуации оказался сын Тэда Селтина: «В 1942 г., в день своего 18-летия, я записался в военно-воздушный флот. Отец не возражал, но и не поддерживал меня. Я служил в Англии. Мне, в отличие от многих других, повезло. Я вернулся домой». Надо сказать, что имена россиян, служивших в составе австралийских подразделений во Второй мировой, не ограничивались лишь ветеранами и их детьми. В Австралии в то время жили не менее 5 тыс. уроженцев Российской империи, и многие из них, а также их дети, родившиеся в Китае или уже в Австралии, тоже пошли в армию. Таких военнослужащих было не меньше тысячи. Важную роль в этом сыграл их австралийский патриотизм, но для некоторых из них было важно и то, что впервые со времени русской революции Австралия и их родина, хоть и называющаяся теперь Советским Союзом, снова стали союзниками.

Война затронула почти всех российских анзаков, но ответили они на это по-разному. Норман Майер играл важную роль в переводе экономики страны на военные рельсы. Особую популярность принес ему клуб «Бункер» в Мельбурне, открытый для военнослужащих в увольнении. Некоторые анзаки хотели применить свои знания иностранных языков на пользу дела. Так, Николай Федорович в 1939 г. просил использовать его в качестве переводчика русского и польского языков и был готов работать даже бесплатно. Но подозрительное отношение к русским как к большевикам все еще сохранялось. В марте 1940 г. Сигизмунд Ромашкевич предложил свои услуги в качестве цензора (он знал польский, русский и литовский языки). Он написал письмо британскому премьер-министру Чемберлену, заявив, что является противником и Гитлера, и Сталина и поэтому хотел бы, чтобы западные страны освободили его родную Польшу. Несмотря на его явный патриотизм, семьей Ромашкевичей заинтересовались службы безопасности, которые заподозрили и Сигизмунда, и его сыновей в прокоммунистических симпатиях. Возможно, потому, что они работали докерами, а отец к тому же был президентом Польского общества в Квинсленде.

В годы войны подозрительность по отношению к тем, кто хоть чем-то отличался от других, охватила широкие слои населения. Не избежали этих подозрений и многие русские, жившие в Австралии. Случай Болеслава Бориса, тяжело раненного в Позьере, не был исключением. После Первой мировой войны Б. Борис женился на русской, и вместе они открыли магазин подержанных вещей на Оксфорд-стрит в Сиднее. Когда началась война, в полицию поступил донос от соседей, что из помещения Бориса слышна морзянка, а заглянув в окно, бдительная соседка увидела «печатный станок, полностью оснащенный и готовый к работе». Полицейский, отправленный по адресу, обнаружил, что «печатный станок» оказался старым комодом, и отметил в рапорте, что информант просто «пошел на поводу у своего воображения». Петр Комиссаров был одним из немногих, кто смел говорить «нет» этому массовому психозу подозрительности. На собрании, проведенном в августе 1943 г. отделением Лиги ветеранов района Карлтон-Фицрой в Мельбурне, была выдвинута резолюция относительно лиц иностранного происхождения, принявших британское подданство, запрещающая продавать им какие-либо товары в данном районе. «Так называемые натурализованные иностранцы по существу ведь все еще являются иностранцами», — доказывал необходимость принятия резолюции президент лиги.

Активный член лиги соседнего района Петр Комиссаров, присутствовавший на этом собрании, задал тогда вопрос: «Ваше предложение включает меня?»

«Конечно, мы не хотели бы, чтобы эти ограничения касались вас», — был ответ.

«Меня не интересует, хотели бы вы или не хотели, — возразил Комиссаров. — Я — натурализованный британский подданный, родился в России, служил более четырех лет в австралийской армии во время Первой мировой войны, был ранен и остался инвалидом на всю жизнь. Ваша резолюция говорит, что вы не хотите, чтобы так называемые «натурализованные иностранцы» занимались здесь бизнесом. Это включает меня?»

«Это действительно включает вас, но вы знаете, правительство, возможно, и не утвердит нашу резолюцию».

Собравшиеся быстро проголосовали за резолюцию, после чего Комиссаров снова поднялся. «Речь идет не обо мне, речь идет о вас», — сказал он. Он прошел по проходу к столу президиума и, сорвав с пиджака значок Лиги ветеранов, бросил его на стол председателя. «Я отказываюсь принадлежать к организации, которой управляют фашисты, — заявил он, — и поэтому я выхожу из рядов Лиги ветеранов».

Австралийский Совет гражданских свобод, напечатав отчет об этом инциденте, предупреждал австралийцев, что «первые признаки фашизма обычно представляют собой попытку отменить те принципы правопорядка, на которых зиждется демократия».

Петр Комиссаров, рассказывает его дочь, «никогда больше не вернулся в Лигу, он отрезал навсегда». Для него не имело значения, что злополучная резолюция не была поддержана центральным отделением лиги и правительством. Тем не менее Комиссаров продолжал активно участвовать в общественной жизни, заслужив в итоге репутацию человека, способного отстоять свои идеи.

В 1942 г., в разгар тяжелых боев Советского Союза с гитлеровской Германией, Австралия и СССР установили дипломатические отношения. В Москву из Австралии была отправлена дипломатическая миссия. Два года спустя на пороге Дипмиссии Австралии в Москве появилась необычная посетительница. Питер Хейдон, секретарь, сообщал австралийским властям: «26 июня 1944 г. госпожа Прасковья Волкова посетила дипломатическую миссию, пройдя пешком большую часть пути от своего места жительства в Красном Селе (Горьковская область) до Москвы, что составляет 300–400 километров». Прасковья Волкова была вдовой Михаила Волкова, одного из погибших на Западном фронте в самом начале войны анзаков. Хейдон продолжал: «Ее крайняя нищета не вызывала никакого сомнения, она в достаточной мере идентифицировала себя посредством паспорта и справки из сельсовета. Она рассказала о том, как тяжело ей живется и как жестоко обращается с ней и с ее односельчанами председатель колхоза, который является там полновластным диктатором. Особенно плохо ей пришлось, когда ее сына забрали в Красную армию. В 1937–1938 гг. она была заключена в тюрьму. По ее словам, причина была в том, что она получала иностранную пенсию. Но теперь ее положение так тяжело, что она решила рискнуть и попросить нас о возобновлении выплаты ей пенсии. В частности, поскольку она не трудоспособна, ей не разрешают покупать хлеб по государственным ценам. Если бы ей предоставляли это право, то на нашу пенсию она смогла бы прожить. Надеясь ей помочь, наша миссия выдала ей свидетельство о том, что она получает пенсию австралийского правительства как вдова, чей муж погиб в Великой войне. Мы также включили в свидетельство просьбу о том, чтобы ей, если возможно, было предоставлено право покупать хлеб по государственным ценам. Мы достали для нее билет на поезд, на котором она сможет вернуться в свою деревню». До ареста Прасковья Волкова получала пенсию через британского консула в Москве, но в 1937 г. контакт с ней прервался. Теперь австралийцы узнали причину этого. За прошедшее время невыплаченная ей пенсия составила несколько сот фунтов. Хейдон, принявший финансовые дела от британского консула, понимал, что другого случая выплатить причитавшиеся ей деньги прямо в руки больше не будет. Не дожидаясь формальной резолюции из Лондона иди Австралии, он принял решение незамедлительно выплатить ей всю пенсию из средств посольства, переведя ее в рубли. Единственным свидетельством этой выплаты, которое он мог предъявить своему начальству, был крестик, который «госпожа Волкова» поставила на платежной ведомости вместо подписи — она была неграмотна. В течение последующих трех лет, до 1947 г., австралийская дипломатическая миссия высылала ей пенсию в деревню почтовым переводом, но, поскольку вестей о себе она не подавала, австралийцы засомневались, получает ли Волкова переводимые ей деньги, и выплата пенсии была приостановлена. В 1947 г. Прасковья Волкова снова отправилась в дальний путь и еще раз побывала в гостях у австралийцев. На этот раз ее делом занимался Джон Р. Роуленд, недавно назначенный секретарем, который договорился с Прасковьей, что, получая деньги на почте, она будет ставить на квитанции три крестика — это будет служить условным знаком, что она действительно получила пенсию. Так Австралия не оставляла своих детей, даже приемных.