– Он мёртв. Я нашёл человека, который им был. Но теперь он мёртв. Это, во всяком случае, удалось сделать для Абдуллы.
Я расслабленно откинулся на подушки, на мгновение закрыл глаза. Из носа начинало течь, горло болело и было забито мокротой. За последние три месяца у меня выработалась устойчивая привычка – три грамма чистого белого тайского героина каждый день. Ломка стремительно приближалась: я знал, что мне предстоят две недели адских мук.
– Зачем? – спросил я его через некоторое время.
– Что ты хочешь сказать?
– Зачем вы меня разыскали? Зачем приказали Назиру привезти меня сюда?
– Ты же работаешь на меня, – ответил он, улыбнувшись. – А теперь для тебя появилось дело.
– Боюсь, что сейчас я ещё ни на что не пригоден.
В животе начались колики. Я застонал и отвернулся.
– Да, – согласился он. – Сначала тебе нужно выздороветь. Но месяца через три–четыре ты будешь в полном порядке и сможешь сделать для меня эту работу.
– А что это за работа?
– Миссия. Да, своего рода священная миссия – её можно так назвать. Ты умеешь ездить верхом?
– Верхом?! Никогда не имел дела с лошадьми. Если я могу выполнить эту работу на мотоцикле, я справлюсь, Тогда я тот, кто вам нужен.
– Назир научит тебя ездить верхом. Он был когда-то лучшим наездником в деревне, где жили лучшие всадники провинции Нангархар. Здесь неподалёку есть конюшня и пляж. Там ты сможешь научиться ездить верхом.
– Научиться ездить верхом… – пробормотал я, размышляя, как мне пережить следующий час и ещё один, а ведь потом станет ещё хуже…
– Именно так, Линбаба, – сказал он, улыбнувшись и протянув руку, чтобы коснуться моего плеча. Я ощутил тепло его ладони и внутренне содрогнулся от этого прикосновения, но не подал вида. – Единственный способ добраться сейчас до Кандагара – верхом: все дороги минируются и обстреливаются. Поэтому, когда поедешь с моими людьми на войну в Афганистан, тебе придётся научиться ездить верхом.
– В Афганистан?
– Да.
– Почему, чёрт возьми, вы вообразили, что я поеду в Афганистан?
– Не знаю, поедешь ли ты туда или нет, – ответил он с какой-то неподдельной грустью, – но сам я должен исполнить эту миссию – отправиться в Афганистан, на свою родину, которую я не видел более пятидесяти лет. И приглашаю тебя, прошу тебя поехать со мной. Выбор, конечно же, за тобой. Это опасная работа, слов нет. Если ты откажешься ехать, я не стану относиться к тебе хуже.
– Но почему я?
– Мне нужен гора, иностранец, который не боялся бы нарушить многочисленные международные законы и мог бы сойти за американца. Там, куда мы поедем, множество соперничающих кланов, они воюют друг с другом не одну сотню лет. У них давние традиции нападать на соседей и забирать всё, что можно, в качестве трофеев. Сейчас их объединяют только два фактора – любовь к Аллаху и ненависть к русским захватчикам. Они сражаются американским оружием на американские деньги. Если со мной будет американец, они не станут нас трогать и дадут пройти, не досаждая и не отнимая больше разумной суммы денег.
– Почему бы вам не взять с собой настоящего американца?
– Я пытался, но не смог найти безумца, готового пойти на такой риск. Вот почему мне нужен ты.
– Какой груз мы повезём в Афганистан, выполняя эту миссию?
– Обычная контрабанда во время войны – оружие, взрывчатые вещества, паспорта, деньги, золото, запчасти для машин и лекарства. Это будет интересное путешествие. Если мы пройдём через расположение хорошо вооруженных кланов, которые будут стремиться отнять то, что мы везём, то доставим свой груз в отряд воинов-моджахедов, ведущих сейчас осаду Кандагара. Они уже два года сражаются с русскими за этот город и нуждаются в пополнении запасов.
Вопросы теснились в моём воспалённом мозгу, сотни вопросов, но начавшаяся ломка парализовала сознание. Холодный липкий пот – результат этой внутренней борьбы – обильно покрыл кожу. Слова, когда они наконец пришли на ум, были сбивчивыми и непродуманными.
– Почему вы этим занимаетесь? Почему Кандагар? Почему туда?
– Моджахеды, осаждающие Кандагар, – мои люди, из моей деревни, а также из деревни Назира. Они ведут джихад – священную войну, чтобы изгнать русских оккупантов из своей родной страны. Мы им уже оказывали всяческую помощь, а теперь пришло время помочь им оружием, да и моей кровью, если она понадобится.
Он смотрел, как мое лицо болезненно дрожит, испещренное бороздами, идущими от глаз. Потом Кадер вновь улыбнулся, вдавив пальцы мне в плечо, пока боль от его прикосновения не стала единственным, что я ощущал в тот момент.
– Прежде всего тебе надо выздороветь, – сказал он, ослабив давление своих пальцев и дотронувшись ладонью до моего лица. Да пребудет с тобой Аллах, сын мой. Аллах йа фазак!
Когда он ушёл, я отправился в ванную. Желудочные колики впились в меня, словно орлиные когти, перекручивая внутренности мучительной болью. Диарея трясла меня конвульсивными спазмами. Я вымылся, дрожа так сильно, что клацали зубы. Посмотрев в зеркало, я увидел свои глаза: зрачки расширились так, что вся радужная оболочка стала чёрной. Когда прекратится действие героина и начнётся ломка, свет возвратится: он хлынет сквозь чёрные воронки глаз.
С полотенцем, обёрнутым вокруг талии, я вернулся в большую комнату. Выглядел я измождённым, сутулился, дрожал, непроизвольно стонал. Назир осмотрел меня сверху донизу, презрительно скривив толстую верхнюю губу. Он вручил мне охапку чистой одежды – то была копия зелёного афганского костюма Кадера. Я оделся, весь дрожа и несколько раз теряя равновесие. Назир наблюдал за мной, держа свои узловатые кулаки у бёдер. Усмешка играла на его губах, приоткрывая их, подобно краям раковины моллюска. Каждый его жест был широким и красноречивым, преувеличенным, словно в пантомиме, но тёмные глаза были свирепы – в них таилась угроза. Внезапно я понял, что он напоминает мне японского актёра Тосиро Мифунэ.
[141]
Он был похож на тролля – уродливая карикатура на Мифунэ.
– Ты знаешь Тосиро Мифунэ? – спросил я его, рассмеявшись вопреки своему отчаянию и боли. – Знаешь Мифунэ, а?
В ответ он подошёл к парадной двери дома и распахнул её. Вытащив из кармана несколько банкнот по пятьдесят рупий каждая, он швырнул их на порог.
– Йаа, бахинчудх! – зарычал он, указывая на открытую дверь. Пошёл вон, блядское отродье!
Шатаясь, я доковылял до груды подушек, наваленных у большого окна, и рухнул на неё. Я натянул на себя одеяло, весь сжавшись от мучительной щемящей тоски и судорожного желания принять дозу. Назир закрыл дверь дома и занял привычную позицию на обрывке ковра, сидя, выпрямив спину, положив ногу на ногу и наблюдая за мной.