Луиза решила устроить праздник в среду днем, когда все дети в Париже и никто не сможет отказаться от приглашения. Мириам ушла на работу утром, но дала слово, что после обеда вернется.
Открыв дверь, она едва не вскрикнула – квартиру было не узнать. Гостиная совершенно преобразилась: в глазах рябило от блестящих украшений, шариков и бумажных гирлянд. Диван был отодвинут к стене, чтобы освободить место для детских игр. Даже дубовый стол – тяжеленный, который не покидал своего места со дня их вселения в квартиру – и тот перебрался на другой конец комнаты.
– Кто же двигал мебель? Это Поль вам помог?
– Нет, – отвечала Луиза. – Я сама.
Мириам не верила своим глазам. Глядя на миниатюрные, тонкие, как спички, руки няни, она чуть не фыркнула от смеха. Потом она вспомнила, что и раньше замечала, какой невероятной силой обладает Луиза. Пару раз она с изумлением наблюдала, как Луиза тащит тяжелые громоздкие сумки, одновременно держа на руках Адама. За хрупкой внешностью этой женщины скрывалась колоссальная мощь.
Все утро Луиза надувала шарики, скручивала их в форме разных животных и развешивала повсюду, от прихожей до кухни. Она сама приготовила праздничный торт, гигантскую шарлотку со свежими ягодами, украшенную съедобными фигурками.
Мириам жалела, что зря потратила половину рабочего дня. Как было бы хорошо провести это время в тиши родного кабинета! День рождения дочки выбил ее из колеи. Она боялась оравы непослушных детей, от скуки готовых на что угодно. Она не хотела мирить поссорившихся и утешать плачущих, чьи родители не торопились забирать свои чада. У нее в памяти всплыли отвратительные воспоминания из собственного детства. Она снова как наяву увидела себя сидящей на белом пушистом ковре, отдельно от компании других девочек, занятых игрой в кукольный обед. Она уронила на ковер кусочек шоколада, который тут же растаял, а потом попыталась замаскировать следы «преступления», но сделала только хуже, и мать именинницы строго отчитала ее на глазах у всех.
Мириам ушла к себе в комнату, закрыв за собой дверь, под тем предлогом, что ей надо срочно проверить рабочую почту. Она знала, что сегодня, как всегда, может вполне рассчитывать на Луизу. Дверной звонок застал ее врасплох. Гостиная наполнилась детскими криками. Луиза включила музыку. Мириам на цыпочках вышла из комнаты и стала наблюдать за детьми, сгрудившимися вокруг Луизы. Как завороженные, они ходили за ней по пятам. Она пела им песенки и показывала фокусы. Под их восхищенными взглядами она то и дело меняла облик, и детвора, которую не так легко провести, мгновенно признала в ней свою. Она фонтанировала весельем и энергией, пела, смеялась, мяукала котом и лаяла собакой. В какой-то момент она встала на четвереньки и посадила себе на спину Милу и еще одного мальчика, заставив остальных детей смеяться до слез и упрашивать ее покатать и их.
* * *
Больше всего Мириам восхищала способность Луизы играть самозабвенно, как играют дети, наслаждаясь своим всемогуществом. Однажды, вернувшись домой, Мириам обнаружила Луизу на полу, с лицом в боевой раскраске: няня разрисовала себе лоб и щеки черными полосами. Ее голову украшал венец из перьев, сделанных из цветной бумаги. Середину гостиной занимал импровизированный вигвам, сооруженный из простыни, швабры и стула. Растерянная Мириам остановилась в дверях. Она глядела на Луизу, которая корчилась и издавала дикие вопли, и чувствовала страшную неловкость. Первым делом она подумала, что няня вдрызг пьяна. Заметив Мириам, Луиза поднялась на ноги и направилась к ней нетвердой походкой, с пылающими щеками. «Простите, у меня ноги затекли», – сказала она. Адам обхватил ее за икру, и она засмеялась смехом, еще принадлежащим тому выдуманному миру, в который увлекла их игра.
Наверное, Луиза и сама большой ребенок, успокаивала себя Мириам. Потому и игры с Милой она воспринимает слишком всерьез. К примеру, они обожали играть в полицейских и воров, и Луиза позволяла запирать себя в воображаемой камере. Иногда она изображала стража порядка и гонялась за Милой, каждый раз строго устанавливая, где что находится, и требуя от девочки соблюдать эту «географию». Она мастерила костюмы и сочиняла сценарий, полный неожиданных поворотов. С предельной тщательностью готовила декорации и реквизит. Порой Мила, устав ждать, умоляла няню: «Ну хватит, давай уже играть!»
Но больше всего Луиза – о чем Мириам и не подозревала – обожала играть в прятки. Только в ее прятках никто не считал «до десяти», и в них вообще отсутствовали правила. Игра всегда начиналась без предупреждения. Просто Луиза вдруг исчезала. Она забивалась в какой-нибудь укромный уголок и ждала, что дети будут ее искать. Чаще всего она выбирала такие места, откуда могла за ними наблюдать. Забиралась под кровать или вставала за дверью и стояла так, замерев и почти не дыша.
Сообразив, что сейчас будет игра, Мила издавала громкий вопль и хлопала в ладоши. Повторяя за ней, то же делал и Адам. От смеха у него подгибались ноги, и он шлепался на попку, поднимался и снова шлепался. Они звали ее, но она не откликалась.
– Луиза-а! Ты где? Луиза, мы идем тебя искать!
Луиза молчала. Она не показывалась, даже когда дети начинали плакать, даже когда их всхлипы переходили в рыдания. Подглядывая из укрытия, она видела, как Адам, захлебываясь слезами, ложился на пол. Он не понимал, что происходит, и звал ее, глотая последний слог: «Лу! Лу-у!» Его личико, перемазанное соплями, краснело от злости. Постепенно и Мила поддавалась страху. Она уже была готова поверить, что Луиза и правда ушла, бросила их одних в квартире, где уже сгущались сумерки, и больше не вернется. Когда страх становился нестерпимым, Мила умоляла няню: «Луиза, это не смешно! Где ты?!» Она сердилась и топала ногами. Луиза выжидала. Наблюдала за детьми как за конвульсиями только что выловленной рыбы с окровавленными жабрами, которая трепыхается на дне лодки и понапрасну хватает воздух измученным ртом, не понимая, что ей конец.
Через некоторое время Мила научилась находить места, где пряталась няня. Она сообразила, что нужно открывать двери, поднимать шторы, заглядывать под кровати. Но Луизе с ее миниатюрной фигурой ничего не стоило отыскивать все новые – она могла забраться в корзину с грязным бельем, залезть под стол Поля или в шкаф, да еще и набросить на себя одеяло. Как-то раз она спряталась в душевой кабине, а свет в ванной, конечно, не зажгла. Мила искала ее долго, но так и не нашла, и заплакала. Луизу ее рыдания не разжалобили. Детские слезы на нее не действовали.
Но в один прекрасный день Мила не стала плакать. Луиза попалась в собственную ловушку. Мила молча бродила вокруг корзины с грязным бельем, где засела Луиза, притворяясь, что ни о чем не догадывается. Потом она села сверху, и Луиза почувствовала, что задыхается.
– Ну что, миримся? – прошептала девочка.
Но Луиза не желала сдаваться. Она сидела тихо, как мышка, упершись коленями в подбородок, и слушала, как маленькие ножки постукивают по стенкам плетеной корзины.
– Луиза, я же знаю, что ты там! – засмеялась Мила.
Вдруг Луиза резко выпрямилась, и Мила свалилась на пол, ударившись головой о кафельную плитку. От неожиданности она заплакала, но при виде торжествующей Луизы, воскресшей из небытия и празднующей победу, перестала реветь и затряслась в истерическом смехе. В ванную вбежал Адам и присоединился к веселью сестры и няни, которые обе хохотали как безумные, едва не давясь от смеха.