Тусовки, собиравшиеся под этой крышей, всегда шумны и эксцентричны. Между нетрезвыми гостями бывало возникали сцены… Тогда до ушей Эллы доносились крики, ругань.
Услышанное теперь было особенным. В человеческом голосе – интонация, от которой толстуху пробрала дрожь.
Пальцы ее разжались, банковская справка, полученная по поводу одного из счетов Азино, мягко опустилась на стол. Фицджеральд не шевелилась… В это мгновение больше всего мучил вопрос: повернула ли, войдя в «семейный офис», маленькую покрытую напылением под золото рукоятку на двери, – обычно в вечерние часы, когда у Рустама бывали гости, всегда делала это. По забывчивости могла… Ручка, за которую взялся кто-то с другой стороны, опустилась вниз. Элла открыла рот, чтобы закричать. Едва слышный хрип вырвался из горла… Она была парализована страхом.
55
Сад и дорога, что вела от дома к воротам, выглядели неуютно. Боккум поежилась: за какой-нибудь час температура воздуха заметно снизилась. Надетая на ней легкая розовая курточка из хлопковой ткани не спасала от ночной прохлады.
Теодора вздрогнула: показалось – за одной из колонн, обрамлявших парадный вход в ее дом, прячется фигура человека. Как будто он нечаянно выставил локоть, но тут же убрал его. «Нет, чушь! Даже проверять не буду!.. Никого там нет. Мерещится… В такую ночь, при таких обстоятельствах непременно должно что-то примерещиться. Если поддаваться, верить призракам – сойдешь с ума. И тогда… Если я сойду с ума… Я не сойду с ума. Не могу себе этого позволить…»
Словно это помогало взять себя в руки и защищало от вредных мыслей, которые лезли в голову, известная писательница принялась одну за другой застегивать пуговицы на куртке. Сверху вниз, не пропуская ни самой верхней, под горлом, ни последней – над поясом, – короткая курточка не доходила до него сантиметров десяти.
Вдруг она вскрикнула… Сунула палец в рот – ноготь, только этим утром тщательно приведенный в порядок, накрашенный самой дорогой маникюрщицей города Москвы, а главное – его окрестностей, сломался!.. Ткань вокруг прорезей для пуговиц была твердой и жесткой, сами пуговицы – большими, красивыми. Никак не хотели лезть в узкие щели. К тому же Боккум, как ни храбрилась, изрядно нервничала… Она была в тихой, невероятным усилием воли подавляемой панике!
Теодора посмотрела на стоявший сразу за колоннами новенький джип – это был ее второй автомобиль. Белые столбы ночью, когда за спиной не светились привычными яркими огнями высокие окна веранды, смотрелись, как призрачные тени. «Покойники в белых саванах…»
Опять показалось: за одной из колонн кто-то стоит. Усилием воли отогнала навязчивый страх. В воображении возник Градусов: может, новый, неожиданно появившийся у нее любовник решил тайно вернуться, подкарауливает ее?..
Она медленно двинулась вперед. В пространстве маленького портика, случайно, без всякого умысла строителей получившегося с прекрасной акустикой, отдавался эхом стук ее каблучков. На ней были как раз те самые, безумно дорогие туфли из ее коллекции, которые при каждом шаге производили необычайно уверенный звук, восполнявший ее душевные силы. Они у нее почти иссякли!
При этом туфельки смотрелись весьма просто. Можно принять за дешевку.
Ветер, гулявший в саду, раскачивал ветки, зло играл листвой деревьев, заглушал все звуки.
Корпус машины поблескивал капельками влаги. «Странно, почему появилась роса?.. До утра далеко. А может, был туман? Он осел капельками…»
Проходя мимо колонны, за которой, как ей чудилось, прятался человек, Теодора заставила себя не поворачивать головы – это удалось. Потом взяла, и неожиданно для себя обернулась: никого…
Замки джипа не закрыты. Боккум потянула на себя ручку, нырнула в салон… Через несколько мгновений двигатель издавал ровный, приглушенный звук. Включила фары. Яркий свет залил пространство перед капотом: дорогу к воротам, ровно подстриженный декоративный кустарник по обе стороны. Ночные мотыльки, какие-то мошки хаотически кружились в воздухе.
О главном ужасе прошедших суток Теодора запретила себе вспоминать. Попрыгунчик! Чудище, несшееся по шоссе быстрее современного автомобиля! Образ был полным табу. Его нет, никогда не было, не могло существовать…
Писательница тронула джип, он медленно повез ее к воротам. Через пять, максимум десять минут предстоит вновь оказаться на том же самом участке шоссе, где лишь благодаря какому-то чуду ее не настиг ужасный преследователь. Никаких других, объездных путей здесь не существовало.
Или она сунет сейчас голову в пасть дьяволу, или еще более страшный дьявол, возможно, захочет повидаться с ней…
Боккум остановилась. Предстояло нажать кнопку на дистанционном пульте – открыть ворота. «В час, когда белая нитка еще будет неотличима от не белой, встреча состоится…» – отчего-то припомнилась услышанная совсем недавно фраза.
56
– Да говори же! Что ты молчишь?!.. Что с тобой?! Объясни!
Слепян отвел взгляд от стены, посмотрел на Мишу Раизина. Глаза встретились…
В зале шумели: после рассказа Махмута и известий Барона и Килина исчезновение Рустама выглядело зловещим. В доме Азино всегда дежурила вооруженная пистолетами охрана. А этим вечером никто из гостей не видел секьюрити. Ни одного! Даже обслуга к этому часу куда-то исчезла.
Во взгляде Слепяна Раизин почувствовал особый, непонятный ему смысл. Вадик раскрыл рот, чтобы сказать что-то, тут за спиной у Миши раздался громкий голос.
Он резко обернулся.
57
Медленно дверь приоткрылась. Потом золоченая ручка вернулась в прежнее положение… Секунда, другая. Хватая ртом воздух, – глаза широко раскрыты от ужаса, – Фицджеральд смотрела в узкий проем: никого!
Показалось: еще мгновение – сойдет с ума!.. Ничего не происходило. В коридоре царствовала тишина, сквозь приоткрытую дверь – ни звука. Кто-то стоял там, с другой стороны, держась за ручку. Время шло…
Фицджеральд медленно поднялась с кресла. Складки жира, туго обтянутые коричневой шелковой кофточкой, колыхнулись. По-прежнему из коридора не доносилось ни звука, дверь не двигалась. Даже воздух в комнате, казалось, застыл в ожидании чего-то ужасного.
Она оттолкнула кресло. Пластиковые колесики с шумом сделали несколько оборотов. Человек, стоявший в коридоре, не мог не расслышать этого. На полке у стены – сувенир: мраморная подставка под календарь. Нечаянно еще раз толкнув кресло, – на этот раз заскрипели и шарниры, на которых поворачивались пластиковые полусферы с колесиками, – Фицджеральд метнулась вбок.
Обогнув в мгновение ока стол, сорвала с полки увесистую мраморную призму, сжала в руке.
Оттуда, где теперь стояла сотрудница «семейного офиса», через приоткрытую дверь виден коридор: никого, пусто! Ручка с другой стороны поблескивала искусственной позолотой.
Странно: стены, пол и потолок коридора излучали непонятное сияние. Свет шел точно бы откуда-то изнутри.