Джен поворачивается к нему:
– В каком смысле?
Морфей не сводит с меня глаз.
– Если бы ты вышла на две минуты раньше, ты бы нас застукала. Я как раз лез ей под юбку.
Джен смотрит на него убийственным взглядом, а потом, нахмурившись, изучает мою помятую одежду.
– Эл, что происходит? Почему ты в таком виде?
Я подавляю желание врезать Морфею.
– Представляешь, мистер Мейсон потерял три мои работы, – говорю я, чтобы Джен перестала глядеть на меня с упреком. – Я расстроилась.
В знак доказательства я указываю на потеки макияжа. Джен слегка смягчается и касается моего испачканного лица большим пальцем.
– Но все-таки при чем тут твоя юбка?
Я смотрю на Морфея так пристально, что от меня буквально жар идет. Я сама виновата. Я заставила его пообещать, что он помирит нас с Джебом, но о Дженаре речи не шло. А значит, он вполне может воспользоваться ею, чтобы вести свою игру в мире людей.
– Она застряла в застежке ремня безопасности. Эм помогал мне ее вытащить.
Дженара фыркает.
– «Полез под юбку». Очень смешно.
И уже без всякого сарказма она поворачивается к Морфею:
– Слушай сюда. С Джебом я этой шуткой делиться не стану, у него не такое чувство юмора. Он сначала врежет, а потом будет задавать вопросы.
– Я в курсе, что насчет Алиссы он как бешеный, – отвечает Морфей.
– Откуда? – спрашивает Джен, оборачивая чехол для платья вокруг шеи, как боа. – Ты видел его только один раз, и не в самый удачный день. Эл тогда чуть не утонула.
Морфей снимает шляпу и крутит ее в руках с самым невинным видом. Он играет свою роль прекрасно, но я-то знаю, что он врет.
– Ну конечно. Воплощенная забота и нежность.
Он бросает взгляд в мою сторону.
– Не сомневаюсь, что ради нее он дойдет до края земли.
От тоски у меня перехватывает горло.
– И я сделаю то же самое ради Джеба.
– Поэтому вы – такая отличная пара, – говорит Джен, улыбается и берет меня под руку, вновь сделавшись моей беззаботной подружкой. – Ну, ты готова увидеть платье? Только что из химчистки, ждет не дождется последней примерки.
Морфей надевает шляпу и сдвигает ее набекрень. Он совершенно спокоен. Почему? Присутствие Джен усложняет ситуацию. Теперь мне придется по секрету попросить маму, чтобы она поддержала мою ложь насчет давней дружбы наших семей. А для этого я буду должна честно рассказать, кто такой Морфей. Прибавьте сюда возможное присутствие Червонной Королевы в нашем мире и битву, к которой я совершенно не готова. С ума сойти.
Чувствуя, как на лбу собирается пот, я первой шагаю к гаражу и набираю комбинацию на замке. Морфей задерживается, чтобы посмотреть на ведерки, в которых лежат садовые принадлежности.
Джен останавливается рядом с ним.
– Раньше Джен делала из этих ведер ловушки, чтобы ловить насекомых для своих мозаик. До того как она начала работать со стеклянными бусинами.
Морфей молча разглядывает ведерки.
– Знаешь, они не такие удобные, как кажется, – произносит он с кислым видом.
Он намекает на ту ночь, которую провел в моей ловушке в обличье бабочки, год назад. Но Джен этого не знает.
Она хихикает.
– Правда? Тебе жуки рассказали? Ты с ними общаешься?
– Они, несомненно, говорили об этом Алиссе, – отвечает Морфей. – Но она предпочитала не слушать.
Джен смеется.
Лицо у меня вспыхивает, когда несколько насекомых, спрятавшихся в гараже, хором принимаются ворчать:
«Мы говорили ей, это так. Но она никогда не слушала. Мы до сих пор пытаемся сказать… Цветы, Алисса. Ты же не больше нашего хочешь, чтобы они победили. Ты королева… останови их».
А я думала, что цветы и насекомые действуют сообща. Они вместе много лет служили мне связью со Страной Чудес. А теперь они борются друг с другом?
Наверное, это как-то связано с бунтом Червонной Королевы.
Джен протискивается мимо и заходит через гараж в дом. Морфей изящным жестом, который так меня бесит, прикасается к шляпе и отступает, давая мне дорогу.
Такое облегчение – закрыть дверь и больше не слышать насекомых. Но длится оно недолго: я замечаю, что гостиная пуста. Из кондиционера на стене дует сыростью. Обшитая деревянными панелями комната кажется маленькой и темной. Чистые полотенца и кухонные прихватки висят на папином любимом кресле – вельветовом, потертом, украшенном нашитыми маргаритками. В нем мама когда-то прятала сокровища из Страны Чудес. Их уже нет; только книги Кэрролла я храню в спальне.
– Мама?
Я кладу рюкзак на пол и заглядываю на кухню. Там пахнет шоколадным печеньем, которое остывает на столе.
– Интересно, где она, – рассеянно говорю я, но мои гости уже перебрались в коридор. Там на стене висят мои мозаики с насекомыми.
Папа вывесил их, после того как они получили несколько наград на окружной выставке, и отказывается снимать, как бы мы с мамой ни просили. Он сентиментален в худшем смысле слова, а мы не можем объяснить причину нашего отвращения, поэтому папа всякий раз одерживает верх в споре.
– Я же говорила, что она талантлива, – заявляет Джен, поправляя ремешок сумки.
Морфей молча кивает.
Джен останавливается у своей любимой мозаики – «Сердцебиение зимы». Перекати-поле и серебристые стеклянные бусины выложены в форме дерева. На кончике каждой ветки – сухая ягода остролиста, как будто дерево истекает кровью. Фон – блестящие черные сверчки.
Морфей легонько прикасается к ягодам, словно пересчитывает их.
– Похоже на необыкновенный сон, – говорит он и через плечо смотрит на меня.
В его голосе – гордость и грусть.
Это самое дерево растет в Стране Чудес. У него алмазная кора, а с ветвей стекают жидкие рубины. Морфей привел меня туда во сне, когда мы оба были детьми. Я создала «Сердцебиение» несколько лет назад, воплощая подсознательный образ, полузабытое воспоминание.
Все мои работы – это пейзажи Страны Чудес и подавляемые воспоминания о встречах с Морфеем. Несомненно, его самолюбию приятно, что он вдохновляет мое искусство. Ну, или просто не дает мне вздохнуть.
Скорее второе.
– Так. Ладно, Эл, – говорит Джен и направляется к моей спальне. – Бал завтра, а платье само себя не дошьет.
Прежде чем последовать за ней, я заглядываю в комнату родителей. Мамы там нет, и в ванной тоже. Странно. В комнате пахнет ее духами, как будто она была здесь минуту назад.
Мама всегда дома, когда я прихожу из школы. Она не водит машину, а значит, кто-то за ней заехал.