Когда я различаю еще кое-какие ужасные подробности, из моей груди рвется вопль. Кожа у Джеба под левым глазом рассечена. Но вместо тканей и костей там пустота.
У меня пересыхает во рту. Крик глохнет под ладонью Джеба.
«Он теперь не тот, что раньше», – предупреждал Морфей. Вот что он имел в виду. Джеб подвергся искажению. По моей вине.
Я подавляю рыдание.
В пустоте, там, где разошлась кожа, я замечаю какое-то движение. На поверхность из раны появляется глаз, покрытый прожилками и обращенный зрачком внутрь. Я удерживаю тошноту и пытаюсь оттолкнуть Джеба. Но он слишком силен и удерживает меня прижатой к стенке.
Джеб наклоняется ближе. Из дыры над скулой появляются пальцы. Они пытаются дотянуться до меня и ощупать. Пальцы блестящие, красные, цвета крови. Ни к чему не прикрепленное глазное яблоко выкатывается на кончики этой чудовищной руки, чтобы лучше видеть; в то же время два обычных глаза Джеба продолжают изучать мое лицо.
Я тщетно пытаюсь вздохнуть под неумолимой ладонью, зажимающей мой рот. Жар, похожий на вспышку молнии, обжигает мне грудь, и дневник под туникой вновь начинает светиться. Тогда оживает чувство самосохранения. Я вцепляюсь зубами в пальцы Джеба – сильно, прокусив кожу.
Издав жуткий вопль, он выпускает меня. Я сплевываю кровь, смутно сознавая, что она на вкус как краска.
Пытаясь не упустить скользкий кинжал из потных пальцев, я перехватываю его в последнюю секунду, случайно полоснув Джеба по бедру. Он воет – душераздирающим, звериным голосом, – когда кожа на ноге расходится, оставив разрез длиной дюймов в шесть.
– Прости! – кричу я. – Прости, пожалуйста!
Глаза и красные, ни к чему не прикрепленные, пальцы лезут из раны, восседая на извивающихся темно-красных лозах, которые снабжены ртами, похожими на растения-мухоловки.
Я роняю кинжал. Прижавшись спиной к стене, соскальзываю на пол. Мои крики сливаются с мучительными воплями Джеба. Скользкие лозы вьются вокруг меня, и я отбиваюсь пинками. Желчь подступает к горлу, когда несколько лоз крепко обвиваются вокруг моей лодыжки.
Дверь в коридоре распахивается. Выбегает Морфей, Никки и Чешик летят следом.
Соленые слезы катятся по моему лицу и мочат губы, пока я, бессмысленно лепеча, извиняюсь за всё сразу. За всё, что нельзя повернуть вспять.
Морфей отдирает лозы, помогает мне встать и прижимает к груди.
– Уберите этого зверя отсюда! – кричит он через плечо.
Заплаканными глазами я смотрю туда же, чтобы понять, к кому он обращается.
Это Джеб. Мой Джеб. Тот, который несколько минут назад разговаривал с Морфеем. Брызги краски – единственное, что портит его безупречное лицо.
А другой Джеб, который напал на меня, лежит, скорчившись, на полу и воет. Жуткий двойник человека, которого я знаю и которому верю.
– Почему эта тварь бродит тут без присмотра? – продолжает сердиться Морфей. – Я же говорил… не следовало давать ему такую свободу.
Джеб обводит меня взглядом. Его зеленые глаза далеко не так бесстрастны, как у эльфа-рыцаря. В них шок, горечь и боль.
Меня с головы до ног охватывает дрожь. Я должна сказать Джебу, что пришла помочь ему. Что по-прежнему люблю его. Что хочу попросить прощения. Но голосовые связки как будто скованы морозом.
И голова тоже похожа на кусок льда. Тяжелая, онемевшая. Я даже уже не уверена, что бодрствую. Может быть, всё это было ночным кошмаром. Я повисаю на шее у Морфея, уткнувшись лицом ему в пиджак. Никки и Чешик зарываются мне в волосы, пока я вдыхаю запах лакрицы. Это единственное, что я узнаю. Единственное, что осталось неизменным.
Он относит меня обратно в освещенную солнцем комнату и осторожно усаживает на стол. Я не переставая дрожу. Горло болит от удерживаемых рыданий.
– Успокойся, Алисса, – говорит Морфей и набрасывает мне на плечи кусок тяжелой парусины.
Чешик перебирается с моего плеча на колени; его огромные изумрудные глаза словно спрашивают, что со мной. Никки порхает возле моего лица и поглаживает меня по виску крошечной ладошкой – по-матерински ласково.
Кровь то вспыхивает, то остывает.
– Ты совсем бледная, – замечает Морфей, плотнее запахивая на мне ткань. – Принести ведерко?
Я качаю головой, подавляя тошнотворное бурление в животе.
– Г-г-где Джеб? И что это было…
Мое тело сотрясается от кашля.
– Ш-ш, – Морфей кладет руки мне на бедра, заслоняя крыльями нас обоих. – Джебедия сейчас приберется и придет. Дыши глубоко и смотри на меня. Ты в безопасности.
Я с трудом делаю вдох – и давлюсь.
– Сосредоточься на мне, – настаивает Морфей.
Я не свожу глаз с его лица; заслоненное крыльями, оно обретает цвет снега в тени. Морфей начинает петь. Не мысленно, у меня в голове – поскольку железный купол не позволяет, – а вслух… простую и милую колыбельную, своим прекрасным голосом.
Цветик, от страха ты снега белей —
Ужасы прочь отгони поскорей.
Слезы с лица мне позволь отереть,
Ты под защитой и ныне, и впредь.
Он пел эту песенку, когда сам был ребенком и относил меня во сне в Страну Чудес. Тогда я укрывалась одним из его атласных крыльев, как одеялом, и запах лакрицы и меда, вместе с чудесной колыбельной, позволял мне расслабиться и спокойно уснуть.
Пока я слушаю, драгоценные камни на лице Морфея делаются безмятежно-синими, как морская гладь.
Сделав несколько глубоких вдохов, я подавляю кашель и говорю:
– Спасибо.
Морфей сжимает мои плечи сквозь ткань.
– Это существо не собиралось причинять тебе вред. Ему было просто любопытно. Оно уже видело когда-то твое лицо. Как все здешние создания.
Вспомнив колючую проволоку, я качаю головой.
– Нет. Рисунки вели себя так, как будто я могла им повредить. Они хотели убить меня.
Морфей поднимает бровь и проводит пальцем по моей исцарапанной шее.
– Это они сделали?
Я киваю.
Морфей рассматривает прорехи у меня на рукавах и ожоги, оставленные падающими звездами.
– Как любопытно.
– Это просто чудовища, – говорю я, плотнее запахивая ткань.
– Не все, – возражает Морфей. – У малютки Никки тот же самый создатель, но она довольно мила.
Словно в знак подтверждения Никки садится на плечо и гладит меня по голове.
Тот же самый создатель. Кровь, которой разбитые сердца испачкали мою одежду… она похожа на краску. И кровь двойника имела вкус краски.
От нехорошего предчувствия я замираю. Флуоресцентная фея, граффити, искаженная копия Джеба, пейзажи на его картинах… всё это напоминает мне о том, как я впервые узнала о своей силе. Как случайно оживила мозаику, висевшую на стене в коридоре. Я заставила мертвых сверчков и ягоды остролиста танцевать и истекать кровью на гипсовом фоне.